Не было нужды спрашивать, кто такой «он». Майлз только улыбнулся:
– Неужели не из-за шикарных сапог?
– Я просто «ослеплен сверкающей мишурой неонацизма», – флегматично сообщил ему Галени.
– Вот как? Вообще-то у нас феодализм, а не фашизм, если, конечно, не считать попытки централизации, предпринятой покойным императором Эзаром Форбаррой. На «сверкающую мишуру неофеодализма» я бы согласился.
– Мне знакомы принципы барраярского правления, благодарю вас, – любезно заметил доктор исторических наук Галени.
– Если это можно назвать принципами, – пробормотал Майлз. – Все получилось в результате импровизации, знаете ли.
– Да, знаю. А еще меня радует, что вы сведущи в истории в отличие от большинства молодых офицеров, выпускников академии.
– Так… – неопределенно протянул Майлз. – А если не из-за золотых эполет и начищенных сапог, из-за чего вы все-таки с нами?
– О, ну конечно, – Галени закатил глаза к осветительной панели, – я «получаю садистское психосексуальное удовлетворение, реализуя себя как громила и головорез». Это просто «способ самоутверждения».
– Эй! – Майлз помахал ему рукой, не вставая с места. – Говорите со мной, а не с ним, ладно? Сейчас моя очередь, его уже прошла.
– Угу. – Галени мрачно скрестил руки на груди. – В некотором смысле это правда. Я действительно хочу самоутвердиться. Или хотел.
– Если уж на то пошло, для барраярского высшего командования это не секрет.
– Как и для всех барраярцев, хотя люди, не принадлежащие к вашей культуре, этого не видят. Как, по их мнению, такому закоснелому кастовому обществу, как ваше, удалось пережить столетие невероятных стрессов – я имею в виду время после Периода Изоляции – и не взорваться? В некотором роде имперская служба взяла на себя функцию, сходную с ролью средневековой церкви здесь, на Земле, – функцию предохранительного клапана. С ее помощью любой талант может отмыть свое кастовое происхождение. Двадцать лет на имперской службе – и ты выходишь из нее почетным фором. Может, имена и не меняются со времен Дорки Форбарры, когда форы были замкнутой кастой твердолобых громил-всадников…
Майлз с улыбкой отметил эту характеристику поколения своего деда.
– …но изменилось самое главное. Изменилось мироощущение. Все это время форам удавалось, пусть с великим трудом, сохранять некие основополагающие принципы – служения и самопожертвования. Человек может не сгибаться в три погибели, чтобы взять, но бежит туда, где он может дать, одарить… – Галени резко остановился и покраснел. – Моя докторская диссертация, знаете ли, называлась «Барраярская имперская служба: столетие перемен».
– Я понимаю.
– Я хотел служить Комарре.
– Как ваш отец до вас, – договорил Майлз.
Галени быстро взглянул на него, заподозрив сарказм, но обнаружил, как и надеялся Майлз, только сочувственную иронию.
Галени понимающе кивнул.
– Да. И нет. Никто из кадетов, поступивших на службу одновременно со мной, не видел настоящей войны. А я видел.
– Я подозревал, что вы знакомы с Комаррским восстанием ближе, чем это значилось в докладах, – заметил Майлз.
– Я помогал отцу, – продолжал Галени. – Несколько ночных вылазок, диверсии… Я был не по возрасту низкорослым. Есть места, куда может попасть только заигравшийся ребенок – взрослого схватят и пристукнут. Мне еще не было четырнадцати, а я уже помогал убивать… У меня нет иллюзий относительно того, как вели себя великолепные имперские войска во время Комаррского восстания. Я видел, как люди вот в этих мундирах, – он махнул рукой на свои зеленые брюки с лампасами, – творят зло. Страшное зло. В гневе, от страха, досады или отчаяния, а иногда просто от скуки. Но разве для мертвых, для обычных людей, попавших под перекрестный огонь, имело значение, сожгли ли их плазменным огнем оккупанты или разнесли гравиколлапсами добрые патриоты? Свобода? Что толку притворяться, что на Комарре до появления барраярцев была демократия? Мой отец кричал, что Барраяр уничтожил Комарру, но когда я смотрел вокруг – Комарра оставалась прежней Комаррой.
– Нельзя обложить налогом пустыню, – пробормотал Майлз.
– Я видел одну маленькую девочку… – Галени замолчал, закусил губу и почти выкрикнул: – Единственное, что имеет значение, – это отсутствие войны. Всякой. Я хочу… хотел… чтобы мои поступки приближали это время. Карьера на имперской службе, почетная отставка, пост в министерстве – затем вверх по гражданской лестнице, а потом…
