1. Память как отношение к прошлому.
Уже автор первого специального трактата о памяти, Аристотель, все время подчеркивал, что память относится к прошлому, к бывшему, и специфическое отличие памяти от воображения видел в том, что память — не простое обладание образом, но «обладание образом как подобием того, чего это образ». Свой взгляд на память он иллюстрировал примером, как нарисованное животное может быть рассматриваемо и как живое, и как «подобие». Таким образом, по Аристотелю, о памяти можно говорить только тогда, когда не только имеется образ, но имеется сознание, что этот образ — копия раньше бывшего впечатления.
Аристотель, говоря о памяти, обыкновенно имел в виду зрительно-образную память, и потому его утверждение относится главным образом к ней. Что касается аффективной памяти, то здесь, наоборот, почти никогда не бывает отношения к ожившему чувству как к подобию раньше пережитого чувства. Когда напуганный в детстве собакой субъект с тех пор, при встрече с собакой, пугается, он редко осознает, что этот его испуг связан с прежним испугом; больше того, он может забыть даже, что когда-то его испугала набросившаяся собака, и относится к теперешнему испугу или как к «непонятному», «необъяснимому», «бессознательному», или придумывает для него неверные, фантастические объяснения, цель которых — рационализация, так сказать, «разумное» обоснование этого в сущности необъясненного чувства. Отсутствие отношения к этому чувству как подобию раньше пережитого, раньше бывшего чувства дает основание говорить в данном случае о бессознательном страхе, вообще бессознательном чувстве.
Отношение к фобиям, симпатиям, антипатиям и т. п. как аффективному опыту настолько редко, что, как мы видели в главе «Память и чувство», даже многие специалисты-психологи отрицают существование аффективной памяти, несмотря на ту огромную роль, которую играет аффективный опыт в нашей повседневной жизни.
Но, даже если признать открытым вопрос о существовании аффективной памяти, все равно, то же, но только в более ослабленном виде можно наблюдать по отношению к обонятельным образам. Вот для иллюстрации два примера из опытов Геннинга.
Испытуемый К. получил во время сеанса в обе ноздри Asa foetida и жасминное масло. Вечером около 9 часов (стало быть, спустя б часов) он замечает: «Когда я лежал на кушетке и ни о чем не думал, вдруг устремились на меня всякие запахи, сначала вообще, а затем я мог все же ясно узнать жасмин и лук. Тщательное обследование показало, что комната и одежда не пахнут». В опыте оба запаха не были разобраны испытуемым, несмотря на то, что впоследствии он их узнал.
Испытуемая Л. получила во время опыта очень слабо пахнущую твердую мастику. «Примерно спустя час по дороге домой меня преследовал этот запах в гораздо более сильной степени, чем раньше, когда я воспринимала его, и вечером он постоянно все снова возникал. На следующий день, во время преподавания, запах снова возник совершенно непосредственно и ясно и побудил меня к обследованию — может быть, кто из детей пользовался сходно пахнущими духами»[ 69 ].
Здесь нет вначале отношения к эйдетически репродуцированным запахам как к следам бывших запахов. Это отношение устанавливается лишь позже посредством проверочных действий и воспоминания-мысли о бывшем опыте. Таким образом, здесь есть репродукция, но памяти, как ее определил Аристотель, здесь нет или почти нет.
