…Истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!
И убоялся, и сказал: как страшно сие место! Это не иное что, как дом Божий, это врата небесные.
— Корень выходит под стеной апсиды… Посмотрите туда… — отец Михаил показывает на высокое окно слева над престолом.
За окном зеленеют ветки.
— Что там? — не решаюсь поверить я.
— Там Терновый Куст…
Если бы я знала раньше, что этот Куст существует не только условным кругом или иссохшим корнем под ним, как обозначено в Крестном иерусалимском монастыре место произрастания древа Креста, если бы могла предположить, что Куст живет почти три с половиной тысячелетия, теперь, когда я увидела его, это не произвело бы такого впечатления. Но я не знала и в первый момент не поверила.
— Насколько достоверно… что это тот самый Куст? — спрашиваю я осторожно: такого рода сомнения не принято выражать вслух.
— Столь же достоверно, как место Рождества Христова… — говорит отец Михаил очень серьезно, но и со скрытой радостью — должно быть, от того, что может ответить уверенно. — Такие события Священное предание хранит тысячелетиями. И с первых веков христианства в горах вокруг Горящего Куста селились отшельники. Еще царица Елена построила здесь башню: в ней монахи спасались от набегов сарацинов, и маленький кириакон — церковь во имя Богородицы — Неопалимой Купины. А в шестом веке, когда при императоре Юстиниане строилась базилика, в нее включили часовню — это древнейшая часть храма.
Через боковой придел святого Иакова мы выходим из собора. За выступом алтаря, над каменным полукруглым ограждением высотой метра в два разросся еще вдвое выше роскошный куст. Он стоит, как на воображаемой мною иконе, празднично зеленея на чистой небесной голубизне, а длинные ветки свисают так низко, что можно рассмотреть резные свежие листья и черные ягодки, гораздо мельче, чем у можжевельника, можно даже коснуться их рукой.
— Потому еще это несомненно, — продолжает отец Михаил, — что есть люди, способные духом отличать сакральное от обыденного, а на этом корне литургию совершают уже по крайней мере семнадцать веков. И только этот куст терновника сохранился на всем Синае, другого нет…
Отец Михаил взглянул на часы:
— Я ухожу, а вы, если хотите, можете остаться в храме.
— Если это возможно… — я почти испугалась:
неужели они оставляют посторонних людей в святилище с сотнями древних икон на деревянных полочках вдоль стен? — Надолго?
— Хоть на все три часа до обеда, потом собор запрут. — И, угадывая то, на что я не осмелилась: — Можете вернуться в часовню…
Меня оставляют не одну: монах убирает в храме, и мы не мешаем друг другу. Всем существом своим ощущая страх и трепет от близости святого престола, я опускаюсь на колени у противоположной алтарю стены. Мне все не верится, что я могу оставаться здесь долго, и я тороплюсь говорить с Богом, благодарить Его за чудесный дар моего присутствия в этом монастыре и просить Его о том, что невозможно для человека, но для Него возможно.
Один из первых русских паломников на Синай священноинок Варсонофий, в 1462 году отправившийся из Киева через Молдавию, Белгород, Константинополь, Крит, Родос и Кипр в Каир, а оттуда через пятнадцать дней прибывший с караваном верблюдов в Синайский монастырь, оставил такую запись: «А святая Купина близ кладезя, в долу, идеже есть церковь Соборная великая, стоит, и за престолом великия церкви, на том святом месте, идеже Пречистая Дева Мария стояла посреди Купины огня, держащи Господа Иисуса Христа, Сына Божия. И на том святом месте лежит камень, мрамор бел, окован круг медию, на нем же на меди выображены святии пророцы. И вверху того камени престол святый, на нем же служат святую литургию во вся субботы, с вечера же поют стихиры — похвала Огнеопальной Купине. И всякий человек входит в ту во святую церковь изувся сапоги; аще ли забытием ума внидет в церковь не изувся, да имает епитимью: три года босу ходити…»
И в другом месте, приводя библейский рассказ о видении Моисея, Варсонофий говорит: «И видев стоящу Пречистую Деву Марию среди Купины простертыми руками на высоту и держащу младенца в персех своих, Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия».
