Матрена Никифоровна приняла квартирантов неохотно. Долго ей доказывали в сельсовете, что больше их селить некуда, что все дома переполнены.
Она окинула приезжих холодным взглядом, еще больше поджала губы и проронила наконец:
- Ладно уж…
Ребята побаивались грозной старухи. Утром, стараясь не шуметь, они бежали к колодцу за водой. Умывались в сенях и тщательно подтирали потом тряпкой пол. Свободное время коротали у других. Домой являлись лишь вечером, тихонько раздевались и укладывались спать.
Особенно боялся Матрены Никифоровны Лева. Как-то он задержался в столовой и вернулся домой позднее обычного. Тихонько постучал в окно, рядом с которым стояла койка Ивана. Тот или крепко спал, или не успел подняться, и дверь Леве открыла хозяйка. Она пропустила его, не сказав ни слова, и с такой силой захлопнула дверь, что парень оробел не на шутку.
Как-то в выходной день Лева решил постирать себе рубашки. Ему повезло: старуха куда-то ушла. Он согрел в чугунке воду, выпросил у соседей корыто - у Матрены Никифоровны тоже было, корыто, но он ни за что не решился бы его взять, - сбегал в сельпо за мылом и принялся за стирку. Мочил рубахи в воде, мылил, неумело тер кулаками.
Увлекшись стиркой, Лева не заметил, как домой вернулась хозяйка. Она остановилась у двери, присмотрелась, что делает квартирант. На губах ее промелькнуло подобие улыбки. Матрена Никифоровна скинула шубу, развязала платок, засучила рукава, обнажив крепкие, жилистые руки, и подошла к Леве. Легонько оттолкнув его плечом, она взяла у него из рук намыленную рубашку.
Лева, растерянно моргая, отошел в сторону и долго смотрел, не решаясь поверить своим глазам…
Лед был сломан. Между хозяйкой и квартирантами с тех пор установились теплые отношения, насколько они были возможны при угрюмом и властном характере Матрены Никифоровны.
В общем, целинникам в Белой Речке жилось неплохо. Кое-кто, позабыв о том, что главное еще впереди, уже стал посмеиваться над своими прежними представлениями о трудностях на целине. Мол, какие тут трудности! Разве только что папирос долго нет и заядлые курильщики вроде Вани Челмодеева вынуждены были переключиться на махорку. А так и тепло, и сытно, и в сельпо даже винишко для любителей есть.
Кстати сказать, число таких любителей постепенно росло, особенно среди тех, кто не был занят учебой или делом: безделье нередко приводит к этому.
Но вот наконец на стене хаты, где временно помещалась контора совхоза, появился долгожданный приказ. Новость быстро облетела все село: завтра выезжать в степь.
Белая Речка сразу преобразилась. Целинники готовили машины, инструмент, нагружали тракторные сани, многочисленные повозки, которые совхозу по-соседски одолжил для переселения колхоз «Зеленый дол».
На другой день рано утром, еще только начинало светать, из села потянулась длинная колонна. Лева ехал впереди на тракторных санях. Они были до отказа набиты молодежью.
- Споем? - весело предложил кто-то.
- Споем! - тотчас же отозвалось несколько голосов.
Спели «Комсомольскую прощальную», «Песню новоселов»…
Село скрылось из виду. Теперь колонна шла по необъятной белой равнине. Впереди, позади, справа, слева - всюду был только снег.
Взошло солнце. Рванул злой, порывистый ветер. Целинники затопали ногами, начали тереть рукавицами побелевшие щеки: мороз пошел в наступление. Угасла песня.
А колонна все шла и шла, хотя временами казалось, что она стоит на месте, - так однообразен был пейзаж.
Ни куста, ни деревца, ни постройки - не на чем глаз остановить.
Впереди, на пригорке стоял «газик» и возле него человек. Это был директор совхоза. Он подал тракторам знак разворачиваться.
Ребята соскочили с саней, окружили директора:
- Где же совхоз будет, товарищ директор?
- Здесь и будет.
Голос директора прозвучал чуть торжественно.
- А жить нам где прикажете? - скривив губы, спросил Коля Черных, высокий франтоватый парень с рыжим чубом, выбивавшимся из-под шапки.
- Пока дома не выстроим, все будем жить в палатках, - сказал директор, и у многих по спинам поползли мурашки.
Разделившись побригадно, целинники сгребали снег, очищали места для палаток. Потом ломами, топорами, кирками долбили мерзлую землю и вбивали деревянные колья.