При занятии Урги всех коммунистов передушили и кончили всех евреев. Но десять евреев избежали расправы, укрывшись в доме одного монгольского князя. Дом пользовался неприкосновенностью. Но Сипайлов не унывал и учредил за ним наблюдение. Около дома беспрерывно дежурили сипайловские опричники. Макарка-душегуб в конце концов добился своего: несчастных схватили и задушили.
Но на кровавом фоне фигурами мучеников были не одни евреи — на унгерновский эшафот часто всходили и его близкие подчиненные.
Я получил у Унгерна разрешение отпраздновать новоселье, позвал в гости офицеров и знакомых горожан. Неожиданно дверь комнаты резко распахнулась и на пороге показалась ехидная, хихикающая, сгорбленная фигура Макарки-душегуба. Он не был гостем, гак как офицеры избегали его присутствия, а потому его появление произвело на всех жуткое впечатление. "Есаула Макеева срочно к начальству дивизии…" — забормотал он. "Зачем?" — спросил я. "Не знаю, цветик мой, не знаю", — снова забормотал Сипайлов, ехидно посмотрел на всех и торжественно удалился. Настроение у всех упало. В 12 часов ночи вызов не предвещал ничего хорошего. Хотя дамы и уговаривали меня немедленно бежать из Урги, но я взял два револьвера и помчался к Унгерну. Барон кричал на Сипайлова, потом ударил его по лицу, выгнал, а потом резко спросил меня: "Лауренца знаешь?". — "Так точно, знаю". — "Его сейчас же кончить. Сам кончи, а то эта сволочь Бурдуковский еще будет над ним издеваться. Ну, иди!"
Подполковник Лауренц, преданный слуга Унгерна, сидел на гауптвахте. С тяжелым сердцем вошел я к нему. Он еще спал. Я разбудил его и сказал: "Вас требует Унгерн. Но он приказал вам связать руки, так как боится, что вы можете броситься на него".
Лауренц быстро вскочил с нар, вытянулся и бросил: "Не узнаю барона, Ну что же, вяжите". По дороге Лауренц спросил: "Вы меня везете кончать?" "Так точно, г-н подполковник", — едва слышно промолвил я.
Ночь была бешеная. Крутил ветер, было темно, как в могиле, и зловеще заливались за городом собаки.
Выехали за город. Кучер повернулся и сказал: "Прикажете остановиться, г-н есаул?" — «Да». Лауренц сошел с коляски и спросил: "Вы меня рубить будете или стрелять?". В ответ на это я дрожащей рукой направил револьвер в голову подполковника и выстрелил. Несчастный упал и простонал: "Какой вы плохой стрелок, добивайте же скорее, ради Бога!" Меня трясла лихорадка, я снова выстрелил и снова не добил. "Не мучайте, убивайте же!" — стонал расстреливаемый. А я палил в него и не мог попасть в голову. Очумелый от ужаса кучер соскочил с коляски, подбежал к извивавшемуся на земле Лауренцу, приставил к его голове револьвер и выстрелил. Подполковник замер. Я вскочил в коляску и сумасшедшим голосом заорал: "Скорей, скорей, в город, в город!". Лошади помчались от страшного места. Остервенело выли собаки.
Как-то вечером Сипайлов пригласил к себе на ужин монгольского военного министра Ваську Чжан-Балона, бывшего старшего унгерновского пастуха, меня, Парыгина и ротмистра Исака. Сипайлов жил в верхнем этаже большого барского дома, а в нижнем этаже у него жила захваченная заложница — еврейка, и горничная — миловидная, лет двадцати четырех казачка, родственница атамана Семенова. После взятия бароном Урги она обшивала всех офицеров, пока ее не забрал к себе Сипайлов.
У Сипайлова был накрыт роскошный стол. Подавала казачка Дуся, мило всем улыбалась, а когда Сипайлов и офицеры разошлись от выпитого, стали петь и танцевать, Дуся весело подхватывала знакомые напевы, щеки ее покрывались густым румянцем, и она, спохватившись, быстро убегала. Сипайлов был в ударе. Пел, плясал, беспрерывно всех угощал и казался таким милым и приветливым хозяином, что даже забывалось, кто он. Вскоре перешли к ликерам и кофе. Началась мирная беседа, во время которой Сипайлов часто отлучался. Наконец он вошел в комнату с веселым и торжественным видом, потирая руки и по-своему мерзко хихикая, важно сказал: "Господа, я вам приготовил подарок в честь посещения моего дома. Идемте!". И он повел гостей к себе в спальню, показал на мешок, лежащий в углу комнаты. Гости недоумевали, а один из них развернул мешок. В нем была задушенная Дуся. Кошмар, который никто не ожидал и не мог себе представить. Хмель из голов сипайловских гостей мгновенно испарился, и они бросились из дома "милого хозяина". Вслед им неслось ехидное хихиканье Макарки-душегуба.
