— Я быстро, — сказала я ему, вылезая из машины. — Никуда не выходите. Свет не зажигайте. И ничего не бойтесь.
Он ничего не ответил.
* * *
Я бегом поднялась на третий этаж. Позвонила. Она долго не подходила к двери. Потом послышались шаркающие неуверенные шаги. И она как-то неуверенно-боязливо спросила:
— Кто там?
— Светка, это я, Ольга. Открывай немедленно!
Звонко защелкали замки, дверь приоткрылась. Она посмотрела на меня в щель, дурища: цепочку она снова не поставила. Я толкнула створку двери от себя.
— Ты одна?
Она качнулась вперед и пробормотала:
— Конечно одна…
Я вошла, наклонилась к Светке и втянула ноздрями воздух. Несло от нее, как из бочки — была она смертельно пьяна. Расхристанная, ненакрашенная и пьяная. Я захлопнула за собой дверь и притянув Светку к себе, зашептала:
— Слушай внимательно. Ты должна немедленно уехать из города. Куда угодно. К родственникам, к друзьям, куда угодно. Лучше всего к себе домой, в Пороховец. Минимум на пару недель, а еще лучше на месяц. Ты меня слышишь?
— Ага. Коньяку хочешь?
— Ты меня понимаешь? — я встряхнула ее за плечи.
— А как же, понимаю. Уехать. На месяц.
— Вот, держи, — я вынула из кармана приготовленные заранее деньги и сунула в ее безвольно висящую ладошку. — Здесь пятьсот долларов.
Она не взяла — кажется, она вообще не понимала, что я говорю и делаю. Я засунула доллары ей в карман халатика.
— Завтра же уезжай, — продолжала я шептать. — Никому не звони, никому не отвечай на звонки, никому не открывай дверь. Ты поняла? Ты меня поняла?!
— Поняла, Оля, — слабо икнула она. — Никому. А что случилось…еще?
Я промолчала.
— Я боюсь, Оля…
Рот у нее скривился, она беззвучно и некрасиво заплакала.
— Не бойся. И уезжай завтра же. Исчезни из Питера на месяц. Через месяц я обязательно найду тебя, помогу. Когда доберешься до места, позвонишь моей маме, чтобы я знала — где ты. Ты меня поняла, Света?
— Ага-а… — пробормотала она сквозь всхлипывания. — Но я все равно боюсь… Ты ведь тоже уезжаешь, да?.. Возьми меня с собой, а, Оля? Возьми, я все для тебя сделаю… Я тебе отслужу, Оля, а?..
Она смотрела на меня снизу вверх: зареванная, жалкая, донельзя перепуганная. И я, не выдержав, обняла ее, стала молча гладить по растрепанным волосам, а она, прижавшись ко мне, тихо и безостановочно плакала.
Вразнобой лениво брехали собаки.
В поселке царила темень — хоть глаз выколи. Кое-где только маячили хилые огоньки фонарей. В дачах же — темно. Уже заколоченные на зиму, без света и привычных летом дымов из труб они маячили черными силуэтами среди переплетения лысых яблоневых веток. До моего слуха донесся отдаленный посвист проходящей мимо электрички.
Она загнала машину в гараж. Закрыла заскрипевшие жестяно ворота и повернула ключ в замке. Я стоял возле сумок и рюкзака. К рюкзаку был прислонен карабин.
— Пошли, — сказала она, беря в одну руку фонарик, а в другую — карабин. И добавила раздраженно, когда я попытался взять маленькую сумку. — Да не трогайте вы ничего! Я сама потом все принесу.
Мы поднялись по ступеням на крыльцо дачи. Она зажала карабин подмышкой, включила фонарик и посветила на дверь. Провела пальцем по дверной ручке, поднесла палец к свету. Палец весь был в грязной пыли. Но и на этом она не успокоилась: я заметил, что она незаметно сняла карабин с предохранителя и только после этого открыла входную дверь. Надеюсь, она понимала, что делает.
— Оставайтесь пока что здесь, — сказала она негромко.
Стоя на крыльце, я услышал, как она щелкнула в прихожей рубильником. Потом включила там свет. Прошла с карабином наизготовку в глубину дачи и там — везде — тоже включила свет. Вернулась ко мне на крыльцо уже без карабина.
— Проходите.
Входя в дом, я оглянулся: она шла к оставшимися на улице вещам.
Дача была большая, каменная, двухэтажная. Я уселся на диван в просторном то ли холле, то ли гостиной напротив камина. Возле дивана стоял ее карабин. Я взял его, осмотрел. Он снова стоял на предохранителе. И был заряжен.
Послышались ее легкие шаги. Я быстро поставил карабин на прежнее место. Она вернулась с рюкзаком и сумками, поставила их рядом со мной. Закрыла входную дверь на засов и без лишних слов скрылась где-то в глубине первого этажа. Двигалась она стремительно и почти бесшумно, как большая кошка. Спустя какое-то время вышла ко мне, неся в охапке несколько пледов и подушек. Шмякнула их на диван.
