– А каким образом вы узнали, что я говорила? – недоверчиво поинтересовалась Адель.
– Я один из дознавателей мессира де Тизана и поэтому имею право просматривать записи с процессов.
– Да на что вам сдалось то проклятущее дело, ведь уже пять лет прошло! Оставят меня когда-нибудь в покое?!
– Некоторые противоречия смутили сеньора помощника бальи.
Подняв взгляд на черепичные крыши, которые соседствовали с крышами, покрытыми дранкой – здесь было возможно их покрывать деревом, чаще каштаном[125], – он добавил:
– Должен сказать, прекрасный дом, мэтресса Бобетт.
Глаза молодой женщины сузились. Все более и более впадая в ярость, она атаковала в свою очередь:
– Ну и что это, по-вашему, может означать, добрый человек?
– Бобетты – довольно зажиточная семья, как я слышал. И старший сын из нее не может вот так просто жениться на первой встречной. Конечно, он возьмет за себя девушку с хорошим приданым.
Казалось, эта лобовая атака вовсе не вывела женщину из равновесия, разве что подняла ее боевой дух. Она двинулась прямо на него, яростно рыча:
– А ну иди отсюда, пока по загривку не получил! Плевать я на вас хотела! И пусть такие, как вы, господа со шпагами поберегутся! Еще раз придете меня оскорблять – и вас вышвырнут отсюда вон, так и знайте!
По правде говоря, самоуверенность этой женщины произвела на него сильное впечатление, тем более что в ее голосе не слышалось никакой фальши. Ардуин сбавил тон:
– Мэтресса Бобетт, я не сомневаюсь, что вы порядочная женщина. Но если допустить на минуту, что удивление мессира де Тизана имеет под собой некоторые основания… Трое свидетелей обвинения – и все трое нынче располагают значительными средствами, в то время как незадолго до того у них не было и гроша лишнего. Например, у вас вдруг появилось солидное приданое…
Состроив печальную гримасу, женщина машинально погладила рукой свой огромный живот. Внезапно Ардуина начало злить ее упрямство.
– Прошу прощения. Вы хотите вернуться в дом или присесть?
Адель отрицательно покачала головой. Он продолжил:
– Поймите, мессиру де Тизану невыносима даже сама мысль, что несчастную дурочку обрекли на мучительную смерть, в то время как настоящий убийца все еще на свободе.
Женщина на мгновение отвела от него взгляд и прошептала неожиданно смиренным тоном:
– Я не клятвопреступница. Я не сказала ни единого слова неправды. Эванжелина говорила даже еще худшие вещи. Она просто ненавидела матушку Лафуа. Должна сказать, что и поделом.
– Это еще как?
– Мюриетта была скверной женщиной, уж можете мне поверить. Это с соседями и священником она была такой лапочкой, а у нас буквально кусок изо рта вынимала. Вечно брызгала желчью по поводу наших ненасытных животов, вечно находила предлоги, чтобы вычесть хотя бы денье из нашего жалованья, вечно нас подозревала, что у нее украли то кусок сала, то горбушку хлеба… Настоящая мегера, точно вам говорю. А с Эванжелиной она обращалась еще хуже. Бедной дурочке было не найти другого места, и матушка Лафуа прекрасно это знала. Вечно ее унижала, вечно обращалась как с полной идиоткой, вечно угощала ее затрещинами ни за что ни про что, запирала на ночь то в курятнике, то конюшне, как собаку…
– Ну, а месье Лафуа? – поинтересовался Ардуин.
– Он не такой уж плохой христианин, разве что немного простоватый. Это она всем заправляла, и всё из-за денег, которые она унаследовала от своего отца. А Гарен пользовался любой возможностью, чтобы исчезнуть из дома. Чем меньше попадаешься ей на глаза, тем меньше получаешь неприятностей. Во всяком случае, никто и не рассчитывал, что он когда-нибудь наведет порядок в доме.
– Вы не знаете, может быть, у него была интрижка на стороне?
– Если так, то я за него только рада! Хоть что-то у него тогда в жизни было хорошего…
– Мэтресса Бобетт, я спрошу вас прямо: вам заплатили за ваше свидетельство?
Испустив долгий вздох, она согласно кивнула:
– Да. Но я клянусь вам своей головой и головой своего ребенка, что из моего рта не вылетело ни одного слова неправды! Слова Эванжелины, которые я передала, были и в самом деле произнесены ею. Как я вам уже говорила, она ненавидела хозяйку, просто не то слово!
