Коричнево-пакостные полностью сожрали цветы, которые им пришлись по вкусу: многолетние белые, очень миленькие, и однолетние желто-оранжевые, яркие и вонючие, но красиво смотрящиеся. Рита за все вместе отдала двадцать девять марок и потому страдала. Затем мерзкие принялись за другие растения, пожирая их не полностью, как те, что за двадцать девять марок, а частями, наслаждаясь, видимо, самыми нежными листиками и лепесточками, впитавшими в себя редкую, а потому особенно ценную солнечную энергию, и еще за ягоды.
Однажды Рита зарегистрировала в себе необъяснимую - взлелеянную через отвращение к скользким жирным - нежность к местным улиткам, вытесненным заморскими. Они попадались совсем редко, сидели безвредно, даже романтично на кустиках и под ними, целомудренно упрятав свои неэстетичные тельца в аккуратные круглые домики. Обиженные безвредные выглядели какими-то родными и симпатичными, их хотелось приласкать, подкормить и защитить от наглых пришельцев.
С потемнением голые коричневые оживлялись и выползали из-под всех листочков и хворостинок на поздние сходки. И тогда приходилось пробираться совсем осторожно, на цыпочках, балансируя и изводясь от страха вляпаться в большое и скользкое. Муж не мог, как Рита, передвигаться по балетному осторожно и она каждый раз впадала в панику, заставляла его идти только сзади, по ее следам и громко вопила при этом. От походов на дачу во второй половине дня пришлось отказаться.
Получилось, что Рита все же оказалась одна вечером на дороге, ведущей к садам и тут ей довелось увидеть нечто, что, она поняла, уже никогда не забудется по причине своей мерзости.
Огромная порция колбасок, оставленных пробегавшим псом, видно, не самой мелкой породы и как следует поевшим, воодушевила прожорливых улиток. Рита насчитала восемь крупных и одного ребятенка, вернее, подростка, шустрого и ненасытного. Они выедали с девяти сторон собачье дерьмо, углубляясь все дальше и дальше в массу, видимо, привлекательную для них своей переработанностью, разумно взвешенной пропорциональностью добавленных в собачью еду витаминов и минеральных элементов.
Рита вдруг ужаснулась самой себе. Картина была мерзкой, но она все стояла и смотрела, кривясь от тошноты и в то же время ощущая неясную, но сильную потребность рассматривать отвратительное. Уже в который раз за лето Рита вступила во внутренний конфликт с собой, но тут же попыталась реабилитировать свое подсознание и это ей удалось. Она не одна такая, другие тоже порой натыкаются в себе на нечто тайное, от чего можно ужаснуться, дремлющее, всплывающее и снова исчезающее. И если оно, сидящее в глубинах глубин, другим не угрожает и к катаклизмам не ведет, нечего и самоедством заниматься.
Наступил момент и "зеленые" все-таки решились - правда, очень осторожно - на заявление: разъяснили, что для природы будет не очень хорошо, скорей, даже плохо, если все садоводы враз обратятся к химическим методам борьбы со скользкими. К этому моменту магазины заимели необходимые средства, но Рита, услышав обращение зеленых, ухватилась за их теорию и они с мужем окончательно решили ничего не предпринимать, тем более, что химическая отрава тоже отдавала негуманностью. Налопавшиеся улитки начинали страдать от обезвоживания и постепенно умирали, уже больше ничего не понимая в этом сложном мире - то предлагающем к поеданию разнообразную вкуснятину, то подкладывающем подлянку.
К концу лета был наконец рекомендован самый гуманный метод избавления следовало собирать скользких тварей и переносить их в леса, объесть которые полностью им все равно б не удалось. И тут оказалось, что Рита и муж не готовы подключиться к осуществлению продуманной гуманной акции, требовавшей от исполнителей невероятно много времени, терпения и любви к природе, изначально мудрой, естественной и целесообразной.
Мерзкие выбили Риту из нормального жизненного измерения. Она боролась со своими фантазиями, превращавшими коричнево-пакостных в тысячекратно увеличенных воображением монстров, которые решили для начала отвоевать у людишек кусок планеты размером с Северную Германию, а потом осмотреться и двинуть дальше. И что же будет тогда с ней, с мужем, с ее маленькой собачкой Шпунькой, боящейся всего на свете, а уж монстров подавно.
