Говоря это, он крепко обнял Шарлотту и поцеловал ее.
На третий день после этого Михаил Васильевич поехал с Шарлоттой в Ораниенбаум, где были у него фабрика мозаичных изделий и лесопильный завод, и там втихомолку обвенчался со своею возлюбленной.
По дошедшим из Академии наук в комиссию о безбрачных сведениях о незаконном сожительстве господина академика Ломоносова с иноземкою Шарлоттою комиссия навела соответствующие справки, но оказалось, что сваты-академики попали впросак, так как полиция донесла комиссии, что с Ломоносовым не проживает никакой незаконной сожительницы, а живет Шарлотта Ивановна Ломоносова, законная супруга его высокородия, господина статского советника и академика Михайла Васильевича Ломоносова.
На другой день после побывки своей у Ломоносова Попов, потерявший всякую надежду избавиться от подневольного брака с поднадоевшей уже ему Шарлоттою, явился в назначенный час в комиссию о безбрачных, где председатель комиссии встретил его грозным взглядом.
– Государь мой! – строго сказал ему Демидов. – Вот ваша записка с обещанием жениться на обольщенной вами девице Шарлотте Миндер, от вас очреватейшей. Вам предстоит теперь только выслушать сделанное по сему делу постановление комиссии, так как подлинность записки вы не отрицали да и отрицать не можете.
Сказав это, президент и все члены комиссии встали со своих кресел, и кабинет-секретарь громким голосом прочитал следующее:
«По указу ее императорского величества, самодержицы всероссийской, особо учрежденная ее величеством комиссия о безбрачных и об исправлении поврежденных нравов, рассмотрев жалобу иноземки Шарлотты Миндер на состоящего при санкт-петербургской академии десианс адъюнкта астрономии Никиты Петрова сына Попова, по силе шестнадцатого артикула „Воинского Регламента” и присовокупленного к оному артикулу „Толкования”, постановила: обвенчать его, адъюнкта Попова, с вышереченною Шарлоттою».
Попов не возражал ничего и только покорно склонил свою повисшую голову. Президент и все присутствовавшие опустились в кресла.
– Теперь, государь мой, вам под сею бумагою надлежит учинить рукоприкладство в том, что вам в присутствии сей комиссии было объявлено ее постановление; жалобы же на комиссию в Правительствующий сенат не допускаются, ибо комиссия сия не есть ординарное, а только чрезвычайное учреждение, восприявшее свою власть непосредственно от высокомонаршей воли.
Сказав это, Демидов подал бумагу Попову и приказал ему подойти к секретарскому столу, чтобы учинить на бумаге надлежащее рукоприкладство.
– Бракосочетание ваше, государь мой, по определению комиссии, воспоследует сего июля в двадцать девятый день, в соборной церкви Казанской Богородицы, куда вы и имеете прибыть в пять часов вечера неотменно, в одеянии, приличествующем бракосочетающемуся лицу. Григорий Григорьевич! – крикнул Демидов, обращаясь к секретарю. – Возьми с господина Попова надлежащую подписку о явке в определенный час и в указанное место.
Расписавшись под подпиской, Попов, совершенно растерянный, вышел из залы заседания.
По уходе Попова в присутствие комиссии был введен асессор Коммерц-коллегии Дмитрий Петрович Ладыгин, человек уже довольно пожилой, представлявший совершенную противоположность Попову. Насколько адъюнкт казался унылым и подавленным, настолько асессор казался веселым, беззаботным и самоуверенным. Войдя в залу, он очень развязно раскланялся с президентом и членами комиссии и, по-видимому, был вполне уверен, что дело кончится пустяками.
Демидов, не удостоивший своего старого знакомца даже кивком головы, встал, как и все члены комиссии, со своего кресла и громогласно прочел Ладыгину постановление комиссии, написанное в той же форме, в какой было написано и постановление по делу Попова, с тою разницей, что, во-первых, в постановлении об асессоре упоминалась не иноземка Шарлотта Миндер, а санкт-петербургская мещанская дочь Евфимия Васильева, и, во-вторых, постановление комиссии основывалось не на письменном доказательстве, как в деле Попова, а только на свидетельских показаниях.
Этим обстоятельством и захотел воспользоваться подневольный жених. Ладыгин начал ссылаться на недостоверность таких показаний и потом на то, что обещание его было только шуткою, а наконец, и на то, что, ведя веселый образ жизни, он иногда вследствие излишней выпивки говорит в приятельской компании вовсе не то, что сам думает. Он уверял, что если свидетели и слышали обещание, данное им Евфимии Васильевой, то оно только случайно сорвалось у него с языка.
