– Но ты задумалась, достаточно ли этого «хорошо», если то, с чем они боролись, их убило и подбирается к нам.
– Я так многого еще не понимаю. Что такое эти «пули»…
– Шрамы от их попыток сломать нас, окончательно покончив с нашим кусочком реальности?
– Конечно, возможно и такое. Но как? Что они делают? Как действуют? Можно ли через них добраться до врага, кто бы им ни был? И как это получается, что они иногда отключают только одну систему, а иногда все разом? Почему, взорвав локальность, они оставляют свой шрам, «пулю», или что там это такое, в конкретном месте, привязанную к локальной системе отсчета? – И как тебе их остановить?
Элви утерла заслезившиеся от усталости глаза.
– И как мне их остановить. На этом все держится. Земля. Марс. Лакония. Бара Гаон. Оберон. Если я не найду ответа, погибнут все.
– Если кто-нибудь другой не найдет ответа, – поправил Фаиз. – Мы – один корабль, пусть и на очень многообещающем курсе. Но ответ ищем не мы одни.
Они помолчали вдвоем в шуме корабля. Она подвинулась, прижалась к нему лбом. Он поудобнее подставил плечо, поцеловал ее в ухо.
– Ты когда последний раз спала?
– Спать – это что за слово? Приятно звучит.
Он обнял ее за плечи, бережно увлек через каюту к койке-«бутерброду», где она ложилась, когда спального мешка у стены казалось мало. Элви не стала раздеваться, просто шмыгнула между пластинами геля и позволила накрыть себя им, будто великанской ладонью. Здесь это было ближайшим аналогом кровати с грудой одеял, и, как только Фаиз приглушил свет до закатного золотисто-розового, она провалилась в сон, как в глубокую яму. Как будто здесь можно было упасть.
– Тебе что-нибудь нужно? – Его голос шелестел, как песок на дюне под легким ветром.
Элви, вопреки всему, улыбнулась.
– Побудь со мной, пока я сплю.
– Я для того и живу, – сказал Фаиз.
Она закрыла глаза и отпустила мысли. Задумалась, каково было бы впустить Фаиза в свою голову, как Кара впустила Ксана и, может быть, Амоса Бартона, а они ее. Для этого требовалась какая-то материальная составляющая или локус контроля, использующий тот же внепространственный эффект, который обеспечивал связь создателям врат, – аналог межнейронной связи, только проходящей бог весть через какие измерения. Может быть, их можно выявить сравнительным анализом морфологии мозга? Связь между системами в реальном времени изменила бы мир. Если бы осталось кому выходить на связь.
Она уже засыпала, уже готовилась выступить с лекцией в университете, почему-то расположившемся внутри «Сокола», и вдруг встрепенулась, хихикнула.
– Да? – спросил Фаиз. Он еще не ушел.
– Ли просит меня выступить перед командой с воодушевляющей речью. Поддержать моральный дух.
Я обещала.
– И что ты им скажешь?
– Понятия не имею, – вздохнула она.
Все дело во времени. Со временем всегда были проблемы.
Началось с того, что ей объяснили: одновременность – иллюзия. «В одно и то же время» на разных планетах разных систем – это принятая удобства ради условность и годится только потому, что люди обычно движутся куда медленнее световой скорости. И мало того, меры времени сложились исторически. В часе шестьдесят минут, потому что математики древнего Вавилона использовали шестидесятеричную систему. Год – время, за которое Земля совершает полный оборот вокруг Сол, и с этим приходится считаться. Хотя Тереза не бывала на Земле и вряд ли когда будет. Длина года, как и число минут в часе, как ширина сантиметра, как объем литра – вехи, которыми человечество размечает свою историю.
И вот из-за старой планеты чужой системы, которая оказалась примерно в той же позиции относительно своей звезды, в какой была при осаде Лаконии, Терезе Дуарте предстояло проснуться уже не пятнадцати-, а шестнадцатилетней. А из-за скорости вращения той планеты вокруг оси сейчас было раннее утро, и она в своей каюте на «Роси» зависла между сном и бодрствованием.
Среди прочих вещей, которые полюбились ей на «Роси», была произвольная смена дневного и ночного периодов. Если команда выбирала тридцатичасовые сутки, они такими и становились. А выберут смену дня и ночи каждые шесть часов – будет так. В любом случае это их выбор, а для нее возможность иметь выбор была редким чудом. Обрубить концы оказалось просто, и выяснилось, что ей нравится жить без якорей. Свободное плавание ее восхищало. Сейчас, лежа на койке, ощущая, как чуть заметно нарастает гравитация ускорения, она помнила, что кругом прохладные серые стены, подсвеченный огоньком спящего ладонника мрак. А в то же время была на Лаконии, в магазине подержанной техники, из которого открывался несуществующий в реальности выход в ее старую спальню, – и с каждым всплытием в явь и погружением в сон там возникало что-то новое. Сны о новых пространствах: потайных комнатках, тайных ходах, забытых шахтах доставки – обо всем, к чему она привыкла за последние месяцы. Возможно, они что-то символизировали. Она как раз припаивала провод к вакуумному адаптеру, когда сновидение изменилось, качнулось под ней, переключив на другой канал.
