– Это на сколько?
– Остаться, – повторил Джим, и Амос поднял брови.
– Так. Ладно.
На краю пространства колец шевелился, напирал враг – должно быть, почуял, что силы у Джима уже не те.
– И скажи ей, пусть поспешит. Я не знаю, сколько смогу продержаться.
Амос оглядел мастерскую, сжал губы, вздохнул и принялся убирать инструмент.
– Уверен, что не хочешь сам ей сказать?
– Думаю, мы уже сказали все, что надо было, – ответил Джим. – От нового прощания легче не станет.
– Понимаю. Ну, с тобой хорошо леталось.
– И с тобой.
– Эй, кэп, а с остальными что?
– Танака мертва. Дуарте тоже.
– Кроха?
– Без нее не улетайте.
– Это я и хотел услышать.
Джим переключил внимание на станцию, сложную и деятельную, как его клетки. Все теперь было ему понятно: переходы, часовые, огромные машины, преломлявшие богатый свет и открывавшие дыры в спектре. Это они генерировали линии поля. Еще многое оставалось ему невидимо или непонятно. Они просто вломились, куда не звали, замкнули врата накоротко и надеялись, что все обойдется. Прекрасные идиоты, весь их род.
Он сдвинул, что удалось сдвинуть, восстановил проходы. Это было рискованно. Силовые линии дрогнули, а враг, принюхиваясь, кружил у врат. Джим открыл глаза.
На него обрушилась боль. Сейчас, осознав свое тело, он не понимал, как мог о ней забыть. Онемение членов уступило место жжению. Нити в боку дергали и рвали. Он плохо видел. Глаза менялись, кожа живота жутко зудела, а руки были связаны, не почесаться.
Тереза плавала, свернувшись комочком. Он знал, что она пыталась до него докричаться, так же как знал плотность элементов или имена греческих богов. Умом – и давно забыв, откуда узнал.
– Тереза, – сказал он. Голос хлюпал и булькал. Она не отозвалась. – Тереза!
Она вскинулась. Лицо у нее опухло. Глаза покраснели. Ужасно она выглядела. Красивая до боли. Такая человеческая.
– Я расчистил тебе дорогу к кораблям, – сказал Джим. – Тебе придется бежать бегом…
– … Немедленная эвакуация. Имейте в виду: отныне вам придется жить в той системе, куда вы уйдете. После перехода не рассчитывайте на связь и не пытайтесь снова войти в пространство колец. Это не шутка. Это не учения. Повторяю сообщение…
Наоми закончила запись, разослала ее и, отплыв от экрана, пару раз сглотнула. Алекс так же, как она, ощущал пустоту внутри.
– Ну, – сказал он, – господи боже мой…
Рубка не то чтобы превратилась в обломки, но смотреть было больно. Он сидел в камбузе, когда мир стал незнакомым и в него клочьями редкого тумана вплыла чернота, ставшая единственной реальностью. Удачно для него сложилось, потому что от пилотского кресла осталась половина. Будь он на обычном месте, ему бы уже ни о чем не пришлось беспокоиться.
У Наоми рука висела на перевязи, но все части тела уцелели. Насколько они сумели восстановить события, она, отскочив от потянувшейся к ней черной твари, ударилась плечом в переборку. Отсутствовала длинная полоса палубы, и во внутренней переборке осталась дыра, наскоро залатанная Амосом: на пенно-тканевом покрытии ярко блестел металл.
– Чего нам не хватает до готовности? – спросила Наоми.
Амос по заведенному после смерти обыкновению замер, потом пожал плечами.
– Надо бы еще кое-что подлатать. Мы потеряли одно ОТО по правому борту, но стрелять ни в кого не собираемся, так что это подождет. Проверить, не протекают ли водяные цистерны, перепроверить реактор и двигатель.
– Сколько на это уйдет?
Механик улыбнулся.
– Если мы молодцы – полчаса. Если нет – смотря по тому, насколько мы не молодцы.
– Ты начинай. Я, как только смогу, помогу.
– Принято, босс, – кивнул Амос. – И Кроха, да?
– Без нее не уйдем, – сказала Наоми. – Но «Сокол», может быть, придется отвязать.
– Тогда я еще перепроверю переходник. Он может натворить дел, если пытаешься втянуть неисправный.
– Спасибо, – сказала Наоми и обратилась к Алексу: – Предполетная проверка. Всего, сверху донизу. И повторяй диагностику до последней секунды перед стартом. Если успеешь пять раз, прогони пять.
– Будет сделано, – уверил Алекс, подтягиваясь в уцелевший амортизатор. – Не волнуйся ты, «Роси» нас не подведет.
