– Говори с ним. Он должен это прекратить. Заставь его это прекратить.
– Полковник, я сам здесь и слышу вас, – сказал ее отец. Голову он повернул к Танаке, смотрел неподвижным пустым взглядом. – А я вас помню. Вы из первых, кто пошел за мной. Вы видели, как умирает Марс, и помогали превращать его в империю. Превращение и сейчас продолжается. За это мы и ведем бой. Мы сделаем человечество неуязвимым, цельным, единым.
– Сэр, – сказала Танака, – то же самое можно сделать, не раздолбав всем мозги. Можно вести этот бой, оставаясь людьми.
– Вы не понимаете, полковник. Но вы поймете.
Тереза стряхнула с себя руки Джима.
– Ты не обязан это делать. Ты можешь вернуться. – Но она сама слышала безнадежность в своем голосе.
Отец умиротворенно улыбнулся.
– Сдаться не стыдно. Сопротивление – лишь боль и усталость. Ты можешь уступить.
Тереза ощутила, как сквозь нее прошла волна пустоты, принесла предназначенное ей небытие, и закричала. В крике не было слов, не было ни предостережения, ни угрозы. Кричало сердце, потому что ничего другого не оставалось. Она запустила маневровые скафандра, ударилась о черную сеть, опутавшую отца, и по сети пошла рябь. Захватив полные руки толстых витых волокон, она дернула изо всех сил. Удушающий свет наполнился запахом озона, как бывает в знойный день в предчувствии грозы. Отец закричал, хотел ее оттолкнуть, но волокна его удержали.
Голос Джима донесся совсем издалека:
– Тереза! Уходи оттуда. Не ломай станцию!
Вселенная сжалась до ее тела, до ее скафандра, до изуродованной плоти ее отца и пожирающей его чуждости. Она пыталась его освободить, а отец корчился от боли и вопил, чтобы она перестала.
Какая-то сила, как большая невидимая рука, схватила ее и отбросила прочь. Миллион несуществующих иголочек вонзился в тело и принялся рвать его на части. «Ох, – подумала она, – отец меня убивает».
И тут боль унялась. Джим оказался рядом, и еще кто-то с ним, всего на миг, и она не успела его разглядеть. Отблеск в глазах Джима стал ярче, кожа – восковой, и под ней мерещился жуткий перламутровый отлив. Он скалил зубы в страшном зверином усилии.
– Его нет, – проговорил, а вернее, выдавил Джим. – Это не он. Раз он хочет тебя убить, это уже не он. Его нет.
Отец – то, что было ее отцом, – все висел в черных жгутах. Он разевал рот в муке и гневе, но не издавал не звука. Голубые светлячки бегали вокруг оборванных нитей, как муравьи по сбитому ногой муравейнику.
– Холден, – сказала Танака, – у нас проблема.
Танака стояла к ним спиной. Огромное светлое пространство за ее плечами было забито телами. Часовые чужаков струями дыма выливались из всех проходов и коридоров.
«Росинант» с «Соколом» приближались к станции, и та заслоняла их от поля боя, а поле боя – от них. «Роси» умел строить картину в реальном времени, синхронизируясь с восприятием других кораблей ее маленького флота по лучевой связи и заклеивая прорехи заплатами по данным полудюжины других. Но Наоми это не устраивало – так она чувствовала себя полуослепшей.
– Еще два вошли, – доложил Алекс.
– Вижу, – крикнула в ответ Наоми.
Один вышел из системы Аргката, другой из Кивры. Она задала «Роси» опознание по силуэтам и подписям двигателей. Транспондеры у обоих не работали. Ни к чему. Все, охваченные ульевым сознанием, знали их и так, а ее в улей впускать не собирались.
На дальней стороне пространства колец три вражеских корабля медленно разбирали ее фронт. Она уже потеряла «Амадо» и «Брайана и Кэти Ятс». «Сенатор» получил тяжелые повреждения и терял атмосферу. Из колец волнами валили новые вражеские корабли. Некоторые – многие из них – были раньше вызваны самой Наоми. Лаконские военные и научные суда, поддержка от подполья. Их экипажи подчинялись ей, Элви или Трехо, а теперь стали чем-то совсем другим. Новым организмом.
Улучив момент, чтобы собраться с мыслями, она гадала, сколько еще остались людьми. Сумел Дуарте захватить и связать все сознания во всех системах или нацелился только на приближающихся к кольцам? Ей виделись целые станции, наполненные действующими в полном согласии безмолвными телами, заменившими словесную коммуникацию прямым влиянием мозга на мозг. Одна рука с миллиардами пальцев. Если таково теперь все человечество, больше не будет разговоров, недоразумений, шуток и пошлых песенок. Она попыталась вообразить, что станет с родившимся в такой мир ребенком – не индивидуумом, а придатком, никогда не знавшим себя другим.
