– Капитан Холден, – сказала она, – я ценю, что вы дали мне возможность попасть на станцию, но теперь я уже здесь и ваше присутствие уже не кажется мне столь необходимым. Так что я бы настоятельно посоветовала не выделываться на хрен, пока я не вспомнила, что задолжала вам пулю в челюсть. На основе взаимности, знаете ли. – Она резко кивнула, будто согласилась сама с собой от его имени, и переключилась обратно на открытый канал: – Здесь тупик. Вернемся, попробуем другой ход.
Она протолкнулась мимо Джима, возвращаясь в покинутый зал. Тереза последовала за ней. Джим завис на несколько секунд, ладонями упершись в одну стену, а спиной в другую. Облачко светляков, вылетев из ставшего непроходимым коридора, пронеслось мимо Терезы и Танаки.
– Так ты что, стрелял ей в лицо? – спросил Миллер.
– Когда она пыталась прикончить нас, – ответил Джим. – Хотя, если честно, думаю, больше потому, что она похожа разом на всех лаконских допросчиков, избивавших меня до полусмерти.
– Выстрел в лицо – подходящая месть за побои.
– Мне от этого не легче.
– Знаешь, – сказал Миллер, – когда я еще только начинал в «Звездной спирали», там был один парень. Взбесил начальство, не знаю уж чем. И попал на обработку материалов следствия. Казалось бы, ничего такого, но ему, значит, приходилось просматривать личные дневники. Записи службы безопасности. Всякую жуть, которую на люди не выносят. День за днем смотришь всякие ужасы и ни хрена не можешь вмешаться. У него крыша поехала. Профсоюз назвал это «затяжной продолжающейся травмой». Мы все вроде как знали, чего ждать. Она мне его напоминает.
Джим заглушил микрофон и толкнулся следом за удаляющимися подошвами.
– Долго он продержался?
– Полтора года. Почти девятнадцать месяцев. Мы все считали, что это круто. Обычно люди через полгода находят способ сдернуть с такой работы.
– Думаю, полугода у нас не будет.
– Я просто к тому, что подружка-полковница была на грани еще до того, как все началось. И сейчас с ней неладно. Будь готов к тому, что тебе придется ее заново расстреливать.
– В прошлый раз на ней не было лаконской силовой брони, и то я ее не убил.
– Да, старина, – признал Миллер, – это осложняет дело.
– Кормовое ОТО все равно дает лаг, – сказал Алекс. – Правда, теперь всего пятнадцать миллисекунд. Не так страшно.
– Понял, – ответил Амос, – но мне делать все равно нечего, а лаг есть лаг. Дай минуту, изолирую линию.
– Даю, – сказал Алекс.
В кабине стоял полумрак, как он любил, но и темнота его не успокаивала. Даже шум «Росинанта», знакомый, как собственное лицо в зеркале, звучал зловеще. От напряжения в спине и плечах уже не первый день побаливала голова, а когда он спал целую ночь, Алекс и вспомнить не мог. Еще до того, как Джим с Терезой отправились на станцию чужаков в обществе хладнокровной убийцы. До того, как Джим заразил себя протомолекулой. До того, как Дуарте взялся сбивать человечество в один гигантский организм, который, похоже, хотел убить лично его, Амоса и Наоми.
Если так подумать, некоторый недосып представлялся даже уместным.
– Есть, – сказал Амос. – Теперь попробуй.
Алекс прогнал тестирование.
– Все равно отстает.
– Ладно, теперь соединения кормового ОТО.
– Тот же лаг.
– Основное питание кормы?
– Там вроде порядок.
Вздох Амоса донес его выражение лица, хотя в камере верзила не был виден. Вздернутые брови, скривленный на сторону рот: мина отца, когда у сына что-то не ладится. Любовь и разочарование, смешанные в равных пропорциях.
– Ну, значит, дело в вакуумном канале. Попробую прозвонить.
Голос Наоми прозвучал снизу, из рубки, и в то же время по связи:
– Помощь не нужна?
– Не отказался бы, – ответил Амос. – Пары рук на эту работу маловато.
– Иду. – И уже только по воздуху: – Алекс, присматривай за вратами. Если кто-то войдет… – Подам голос, не волнуйся.
– Спасибо.
– Эй, Наоми? Просто хотел сказать: чем бы ни кончилось, летать с тобой было честью для меня.
– Еще одной прощальной речи я, кажется, не выдержу, Алекс.
– Да. Просто хотел, чтобы ты знала.
Она, помолчав, ответила:
– И для меня это была честь.
И ушла, втиснулась в пространство между обшивками, где Амос напоследок настраивал корабль.
