– С тобой все хорошо? – спросила Элви.
– Превосходно, – ответила девочка.
От другой стены за ними с приятной, ничего не выражающей улыбкой наблюдал Амос, дожидавшийся, пока от него отлепят последние контакты.
– В этот раз до опроса мне нужно немножко поработать, – сказала Элви.
– Как вам удобнее, – ответила из своей блаженной задумчивости Кара.
Элви включила связь с камерой катализатора:
– Как там состояние дел?
– Катализатор в ящике, – доложил Фаиз. – Ксан на свободе. На вид все нормально, если не считать, что все, кого мы слышим из лаборатории, говорят так, будто пытаются подать сигнал, что их держат в заложниках. Что у вас там стряслось? Вас захватили в заложники?
– Подходи ко мне в кабинет, – сказала она.
* * *
С первого раза она не заметила в собранных Танакой сведениях ничего особенного. Странные эффекты сознания имели место на Илосе при включении артефактов древней цивилизации. И еще раньше, когда у Джима в сенсорной коре хозяйничала протомолекулярная копия его старого приятеля. Человеческое сознание – настолько простая штука, что ремонтные дроны на Лаконии с приличным приближением воспроизводили все, что людям хотелось сохранить: Ксана, Амоса, случайно разбитый Карой дрон для сбора образцов…
И только теперь, вернувшись к отчетам, Элви увидела в них пробелы.
«Вы что-то испытывали при этом событии?» – спрашивала Танака.
И опрашиваемый без малейшей заминки отвечал:
– Черт возьми, еще как испытывал!
На этом запись обрывалась. Вместо первичных данных или записи разговора Танака приложила короткое резюме: «Описывает подобные сну галлюцинации пребывания в другой личности и/или связи с большим количеством других личностей. Утверждает, что воспоминания о галлюцинаторных переживаниях не тускнеют со временем».
И снова и снова, по всем отчетам, всплывали те же выражения. Вместо записи реальных воспоминаний Танака и ее сотрудники присылали собственный их пересказ. Элви давно работала в академической среде и научилась замечать, когда ученый, минуя данные эксперимента, перескакивает прямо к интерпретации. Это почти всегда означало, что человек обходит что-то пришедшееся ему не по вкусу.
Наоми, Джим и Фаиз плавали по ее кабинету. Свободного места не осталось. А может, не так уж было и тесно, просто она привыкла, что в кабинете только они с Карой вдвоем обсуждают опыт погружений, вот лишние тела и показались непривычными. Или она с досады искала, к чему бы придраться.
– Одно мы знаем точно, – заговорила Элви. – Его там не было. Камеры наблюдения ничего не фиксировали, даже когда я с ним говорила. И никаких следов взаимодействия с материальными объектами, кроме, конечно, наших мозгов.
– А признаки взаимодействия с мозгами есть? – спросил Джим.
– Мы его видели, – отрезала Элви и тут же раскаялась в своей резкости, потому что Джим как будто съежился. Не его вина, что он не успел все продумать. Она постаралась смягчить тон: – Сам факт, что мы его воспринимали, тому свидетельство. Догадайся мы подключить к аппаратуре кого-нибудь из немодифицированных, сумели бы, возможно, составить карту воздействий, но и без нее сама корреляция воспринимаемого о многом говорит.
– Вы все видели одно и то же, – подхватил Фаиз, – так что за увиденным, вероятно, стояла некая объективная реальность: по меньшей мере факт, что вас поимели одновременно и одинаковым способом.
– Миллер так не мог, – заметил Джим. – Стоило кому-то появиться в комнате, его симулякр пропадал.
– Любопытно, – кивнула Элви. – Дуарте явно располагает большими ресурсами и, за неимением более подходящей метафоры скажем, большей вычислительной мощностью. Возможно, это, среди прочего, и позволило ему сдержать атаку.
– А что с тем планом, о котором он говорил? – спросила Наоми.
– Что с планом?
– Он правдоподобен?
Элви прижала ко лбу ладонь и помассировала кругами. Сразу видна привычка командовать войсками: всю научную подоплеку побоку, переходим сразу к политическим последствиям.
– Теоретически? Можно ли превратить наш вид в нечто функционирующее совершенно иным образом?
Несомненно. Безусловно. Это постоянно делается.
– Это сарказм? – осведомилась Наоми.
