Но однажды на Доджевы труды пришел взглянуть Плутон. Он долго здесь не появлялся – строил темную башню, новую обитель Пантеона. Подойдя к яме и заглянув внутрь, он сразу понял, что перед ним. Ибо Плутон видел это раньше.
– Когда я впервые вылез из бездны хаоса под Узлом, она была такой же, – сказал он. – Стоя здесь, мы смотрим вниз. Однако вид тот же, как если смотреть из глубин под Узлом. Мы видим Твердыню, хотя она и кажется перевернутой. Ближе к нам ее массивное основание, изваянное из камня рукой того, кто звался тогда Ждодом, а дальше уходят вниз стены. Еще дальше высокие башни, а еще глубже, если смотреть отсюда, перекрученные формы Узла.
Остальные подошли взглянуть и сразу с ним согласились. Они видели Твердыню через клубящуюся завесу хаоса, которая порой сгущалась в плотные тучи, а порой становилась прозрачной, как чистая вода. Однако вид за хаосом всегда был один и тот же и точно соответствовал тому, какой они помнили Твердыню.
– Если это истинный портрет того места, каково оно сейчас, а не просто воспоминание, каким оно было когда-то, то Эл его не нашел и не уничтожил, – молвила Самозвана.
– Думаю, так и есть, – ответила Долговзора.
Ибо Делатор отыскал в кратерах осколки прозрачных кристаллов, из которых выточил линзы, и в башне темного замка собрал из линз инструменты, направленные вверх. Долговзора часами смотрела в них, наблюдая, что делают Эл, его клевреты и тысячи рассеянных по Земле душ.
– Эл не снес Твердыню, – продолжала она, – но и не оставил ее без внимания. Его клевреты воздвигли мощные укрепления в том, что раньше звалось Парадным Двором, дабы ничто не могло выйти наружу.
Делатор встал на ноги, здоровую и покалеченную, и дохромал до края дыры.
– Мне хочется туда нырнуть, – сказал он, – и вернуться в мои мастерские, которые теперь так близко. Зная то, что знаю теперь, я сумею сделать их куда лучше.
Пан – душа, известная раньше как Пануэфониум, – забила в боевые барабаны из черепов, палок и клочков кожи, собранных в проигранных битвах. Сегодня у нее был огромный пенис, назавтра она могла отрастить груди. Бой барабанов всколыхнул Пантеон. Все устремились к яме.
Однако Додж крылом закрыл Делатору лицо и оттеснил того от ямы. Барабаны Пана умолкли.
– Я должен тщательно продумать свои действия, – объявил Додж. – Ибо Эл и его клевреты видят меня всякий раз, как я приближаюсь. Не знаю, как им это удается, ведь я приближаюсь незримо и в хитроумных личинах.
Делатор сказал:
– Из земли живых Эл принес знания и умения, много превосходящие наши. А может, правильнее сказать, они принадлежат к порядку вещей, нам почти неведомому.
– Откуда ты знаешь? – спросила Любовь, вступая на край кратера, так что белый свет Земли озарил ее лицо. Она вернула ему прежнюю красоту, хотя теперь оно отражало пережитые муки и новое знание.
Долговзора взглядом и жестом призвала ее к молчанию:
– Я тоже видела свидетельство того, о чем говорит Делатор.
– Твой вопрос, Любовь, не празден, – ответил Делатор, – ибо события Пира были так кратки, а мы по большей части пребывали в ужасе и смятении. Однако, когда я пошел в кладовую за молниями, то сразу увидел, что замки вскрыты средствами, нам неведомыми.
– Равным образом, – сказала Долговзора, – я вижу, что за подступами к Земле следят, но не глаза и уши, подобные нашим. Смотрят инструменты, никак не воплощенные – либо недоступные нашим органам зрения, а значит, все равно что невещественные. То, что смотрит этими глазами, подобно не нашему разуму, а скорее разуму пчел, возникающему из бесчисленных взаимодействий в улье.
– Обмануть таких стражей – нелегкая задача, – признал Додж, – но в моей памяти о мире живых сохранились понятия, которые тут могут сгодиться. Главное из них – лазейка. Узел – лазейка в Землю, а Эл, вероятно, считает его всего лишь огрехом неумелого творца. Быть может, он сохранил Узел в память о несовершенстве Ждода, дабы тешить свою гордость. Мне осталось придумать, как пройти в эти врата невидимо для незримых глаз и неузнанно для роящегося разума, что извещает Эла о моем появлении. Оставьте меня одного, дабы мне поразмыслить над этой задачей.
