— Отдай! — Эля стукнула кулаком по противной ноге и потянула куклу на себя.
— Щаз! — Сашка резко придвинулся, подтаскивая к себе куклу за платье.
Кукольная рука вырвалась из пальцев, содрав кожу. Эля еще успела перехватить за пластмассовую голову. Максимихин рванул за вытянувшуюся ногу.
— Сломаешь!
Улыбка, кривые зубы, рыжеватый чуб, упавший на глаза.
— Пусти! — вскрикнула Эля.
— Держи! — хохотнул Сашка, дергая игрушечную ногу так, что появилась резинка. Она дрожала. Прыгал перед глазами узелок.
Эля догадалась, что сейчас будет, — отпустит. Оттянул, чтобы больнее ударить.
И ничего не успела сделать.
Кукла ударила по руке, ухитрившись найти самые больные точки. Треснула пластмасса.
Глаза закрыты. Нет больше блестяшки. Голова вмялась в туловище, расколов тело до белых трусиков. Шея гнется, проваливаясь в трещину.
— Сама виновата! Я же говорил, не тяни.
Ярость закипела в переносице, плеснула кипятком в глаза.
— Гад!
Знала, что бесполезно, но все равно бросилась. Замахнулась куклой.
— Щаз испугаешь, — прикрылся рукой Сашка.
Голова у куклы оторвалась.
— Запчасти теряешь, — увернулся от удара Максимихин.
— Ненавижу! — кричала Эля, колотя противника по подставленному плечу. — Убью!
— Сначала я! — орал в ответ Сашка.
Он как-то ловко вывернул из ее рук куклу и забросил под парту.
— Достала уже! — рявкнул в лицо. — Кикимора болотная!
— Сам ты болотный!
Эля смотрела на задранную юбку игрушки, на испачканную ткань, на беспомощно приподнятую ногу.
— Держи, — Алка подала порванный парик. — Не надо было в школу приносить.
— Ой! Влюбленные ругаются, только тешатся, — фыркнул Лешка.
За два года он не вырос, зато раздался в плечах — шел уже на первый разряд по плаванию.
— Дурак! — погрозила кулаком Эля.
Подхватила куклу и побежала из класса.
Ирина Александровна! Где вы? Почему не пришли? Почему не разняли? Почему не сказали свое заветное — от любви до ненависти один шаг. Сейчас она сделает шаг в противоположную сторону. К ненависти. К ярости.
Кажется, это была Сашкина куртка. Чувствуя, как от рывка через руки вытекает обида, дернула. Раз, другой. Загудела потревоженная труба вешалки. Полетела соседская куртка.
— Эттто что такое?
«Ттттт» прозвучало в унисон дрожащей трубе.
Какие у них, оказывается, бдительные нянечки. Или у Эли удача такая хромоногая?
Ее повели в знакомый кабинет.
Стол и директор еще больше срослись. Оба улыбались. Эля шмыгала после истерики носом, косилась на фикус около окна. Он был с ней солидарен. Вздыхал, жмурился.
— Что же вы все время деретесь? Большие уже… — печально сутулилась классная руководительница. — Учитесь объяснять все словами, а не кулаками.
— Он первый…
И еще не договорив, поняла — не то, надо по-другому. Вот только как?
«Не провоцировать», — учил папа. «Ццццц», — холодно-жужжащий, как муха, звук. Неприятно. И слово неприятное. Выплюнуть его хочется и уйти. Уйти навсегда. Чтобы искали, чтобы волновались. А она бы не вернулась. Дошла бы до края света, устроилась бы там под горой. Вокруг цвели бы цветы. И никого. Голубое, до горизонта, небо. В небе парит орел. Ну, или стрижи. Они еще свистят, когда крыло режет воздух…
Куклу выбросила в ближайшую помойку. Долго сопела, сдерживая последние слезы.
— Я ему тоже что-нибудь сломаю! — прошептала видневшейся над мусорным баком голове.
Алка хмурилась. Весна, авитаминоз — она теперь постоянно сводила брови, уже и морщинки укоренились над переносицей.
— Пошли ко мне, — шмыгнула носом Эля. — Заедим расстройство пирогами. У меня фильм есть хороший, про лошадей.
— Не. — Дронова вздохнула. — Не могу. Доклад надо писать.
— Какой доклад? — От удивления, что Алка отказалась, Эля забыла про свое горе. — Нам же ничего не задали!
— Надо, — многозначительно ответила Дронова.
Кукла торчала из помойки. Дронова демонстрировала свою спину. Удаляющуюся спину. На Алке был новый костюм — серые брючки и пиджачок. Симпатично. Чего это она стала в школу так расфуфыриваться? День рождения, что ли? Вроде у нее в сентябре. В начале. Они обычно в парк ходят. Родители в кафе, они на каруселях. До одурения. А потом мороженое. Красота. К чему это она все вспомнила? Непонятно.
