— Сегодня мы будем играть «Как вам это понравится», Клуни, — твердо заявил Клэнси. — Мы сыграем один акт, а потом они о нас забудут. Давай делай, как я сказал, а после мы найдем себе пару жареных куриных ножек и теплую постель.
Не успел Клуни опомниться, как уже стоял на самодельной сцене, установленной перед камином. Клэнси кланялся публике, объявляя, что его партнер сейчас доставит им радость, рассказав о семи возрастах мужчины.
О семи? Клуни чуть язык не проглотил. Неужели нельзя ограничиться четырьмя, а потом откланяться и убежать?
— Я не могу, Клэнси. Просто не могу.
— Клуни, дружище, ты только подумай, — зашептал ему на ухо Клэнси. — Что сделал бы Бард?
— Сверкнул бы пятками, как кролик? — предположил Клуни, но Клэнси дал ему подзатыльник, и он, спотыкаясь, вышел на край сцены.
Он оглядел аудиторию и вздрогнул. «Леди» перестали мутузить друг друга и разлеглись прямо у подножия сцены. Одежда висела на них клочьями, они отпускали непристойные шуточки в адрес Клуни. Его светлость, которого все называли Грайми, держал на коленях большую вазу с апельсинами и вид у него был такой, будто он только и мечтает поскорее пустить их в ход. Остальные, по всей видимости, сами участвовали в каком-то представлении: хохочущие, размалеванные женщины восседали на голых задницах джентльменов, которые изображали жеребцов на увеселительной прогулке.
Август Колтрейн, сверля всех своими черными глазами, сидел на диване с бутылкой в одной руке и пистолетом — в другой. И этот пистолет был направлен прямо в голову Клуни.
Клуни сглотнул, сделал шаг назад и почувствовал, что Клэнси крепко держит его за темно-красный бархатный костюм.
— Ну же, Клуни, — попросил партнер, — начинай!
— «Весь… э… мир… э… театр», — начал Клуни и вдруг ощутил, что куда-то исчезла вся слюна. Лорд Граймз взял апельсин и слегка подбросил его. От пули в голову он умрет сразу и безболезненно, смекнул Клуни, а вот апельсин может сделать больно. Обретя голос, он громко повторил: — «Весь мир — театр, в нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы…»[1]
— Вам слышно, что он говорит, Колтрейн? — спросил лорд Граймз и швырнул на сцену апельсин. — Я ни черта не слышу. Давай громче, старина!
— О Боже и все святые, сохраните меня, и я никогда больше не сделаю ничего плохого, — захныкал Клуни. Клэнси между тем ловко перехватил апельсин и поклонился. Именно в этот момент Клуни вспомнил, кто он на самом деле. Он — Клуни из шекспировской труппы актеров, и они с Клэнси должны устроить здесь представление.
Втянув носом воздух, он выпрямился во весь свой непредставительный рост, широко расставил толстые, в залатанных штанах ноги, сложил руки на грушевидном животе и начал снова. Его голос при этом загремел так, что его было слышно в самом дальнем углу салона.
— «И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той. Сперва — младенец, блюющий с ревом на руках у мамки…»
Август Колтрейн положил пистолет на стол и схватил рыжеволосую женщину, чтобы помешать ей стянуть с Клуни штаны. Лотта, не желая отставать в озорстве, придвинулась к лорду Граймзу, и уперев руки в бока, громко поинтересовалась, не хочет ли он поиграть сам, вместо того чтобы смотреть представление.
— И то верно! — воскликнул лорд, усаживая ее к себе на колени. — Вот, бери самый большой. — Он протянул ей вазу. — Ты целься в толстого, а я запущу апельсином в тощего, у которого нос как у попугая.
— Поклонись, Клуни, — шепнул Клэнси. Большой апельсин пролетел мимо его уха и разбился о камин. — Кланяйся и уходи. А я — за тобой.
Дальнейших указаний Клуни не потребовалось. Он быстро заковылял к двери, которая вела в столовую. Клэнси не отставал от него ни на шаг.
В открытых дверях он остановился и собрав все свое мужество, встал в позу.
— «Бегите мимо, жирные и жадные мещане!» — громко провозгласил он перед тем, как благоразумно скрыться.
— А теперь куда, Клэнси? — задыхаясь, спросил Клуни, прижавшись спиной к закрытой двери. — Сомневаюсь, что смогу от них убежать.
— Они слишком пьяны, чтобы гнаться за нами, — покачал головой Клэнси, — и слишком заняты своими женщинами, чтобы вспомнить о нас. Мы сделаем так, как я сказал. Поищем чего-нибудь съестного на кухне и найдем местечко, где сможем спокойно поужинать. А представление отложим на другой день, если они вообще вспомнят про нас.
