Мери стиснула зубы. Одно дело, если она переживает, что он винит во всем ее, и совсем другое — если так он и считает.
— Правда? Я во всем виновата? — Мери пожала плечами. — Значит, он так рассуждает? Сначала разозлится, вспылит, а потом начинает ругаться. А уж ругаться он мастер, всегда несется во весь опор и мелет черт-те что! На самом деле, Хани, он так не думает. Я уверена, что он просто беспокоился обо мне.
Хани только молча подняла глаза к потолку.
А Мери покраснела до самых корней спутанных волос.
— Ты не веришь, а он и вправду обо мне беспокоится. Просто все эти годы он не знал, как выразить свои чувства, особенно когда у меня вдруг появились эти смешные бугорки, — настаивала она, обхватив ладонями свои довольно полные груди. — А до этого можно было прикидываться, будто я такая же, как он или как Кипп. Глупо, правда?
— Ты умеешь быть глупой, — сказал с порога Алоизиус Бромли. Он был в ночном колпаке, который съехал набок. Длинная ночная рубашка доходила до пят, прикрывая тощие ноги. — И ты, и Джек — оба дураки. При этом нет никаких надежд на то, что вы изменитесь. Разве для этого я оставался здесь все эти годы? Ради этих глупостей? Знаешь ли ты, что задумал сделать с вами Колтрейн? Что вы облегчили ему задачу? Вы хоть что-нибудь поняли?
— Нет, сэр, — уважительно ответила Мери. Ей хотелось бы посмеяться над забавным видом своего любимого наставника, но она видела морщинистое лицо, выцветшие серые глаза и беспокойство за них обоих. — Что-то очень плохое?
— Иди сюда, дитя, и мужайся, — мягко произнес Алоизиус, протягивая ей руку. — Меня выпустили из погреба и велели привести тебя. Все выглядит не слишком красиво, но ты не должна сердиться на Джека, если он будет дуться или кричать бог знает что и выставит себя полным идиотом. Все уладится. Не сегодня, насколько я знаю Джека, и определенно не завтра. Но все будет хорошо. Со временем все встанет на свои места. Обещаю тебе.
Джек ходил из угла в угол своей спальни, ставшей тюрьмой, вытащив левую руку из перевязи, сделанной Киппом из куска простыни. Он отказывался обращать внимание на боль, пронзавшую ему плечо.
— Идиот! Я идиот!
— Мы оба идиоты, Джек. И ты скоро продырявишь этот и без того вытертый ковер, если не перестанешь метаться.
Кипп лежал на смятой постели, скрестив ноги. Заложив руки за голову, он лениво изучал потрепанный балдахин. — Кроме того, твоя ключица, возможно, сломана, а не просто ушиблена. Так что тебе лучше сесть или лечь.
— Заткнись, Кипп, — сердито огрызнулся Джек и, подойдя к камину, пнул ногой решетку, так что слабый огонек, рассыпав искры, вспыхнул ярче. — Просто заткнись, ладно?
— Да, конечно. Я заткнусь, ты будешь бегать по комнате, и мы оба будем ждать, пока на нас упадет крыша. Она таки упадет на нас с помощью твоего отца. Он уже три года точит на меня зуб и мечтает отомстить за то, что я посмел вмешаться в его жизнь. Как ты думаешь, что задумал этот ублюдок? У него сейчас гостят здоровенные мужики. Ты, возможно, и выглядишь привлекательней со сломанным носом, но мне не хочется, чтобы мое красивое лицо как-то переделали.
— А почему бы и нет, Кипп? Я всегда говорил, что ты слишком хорошенький.
Джек опустился на стул и вдел раненую руку в петлю перевязи.
— Он не передаст нас властям, чтобы нас посадили в тюрьму, или повесили, или куда-нибудь выслали, или сделали еще что-либо, что обычно делают с разбойниками. Это было бы слишком просто. Черт, он уже давно убил бы меня, если бы не получал такое удовольствие от того, что может мучить меня. Но он определенно заставит нас страдать, в этом ты можешь не сомневаться. Просто избить нас — это не доставит ему удовольствия. Боже, если бы только я смог тогда как следует ударить ублюдка!
— Насколько я помню, ты в то время был занят другим: держал на руках Мери и умолял ее не умирать. Бедное дитя! Она поправится?
Джек потер рукой глаза, пытаясь избавиться от видения: перед ним маячило лицо Мери, когда он видел его в последний раз. Она начала приходить в себя, когда они уже приехали в Колтрейн-Хаус, но шишка на ее голове выглядела удручающе.
