И больше, как говорится в исландских сагах, вы не услышите о штанах, ибо они не встречаются в дальнейшем повествовании.
"Вы как хотите, а я больше не пью", - сказал я ЕМУ. А ОН даже не отмахнулся, столько в НЕМ накопилось презрения ко мне.
В конце концов, я не возражал. Я так наподдавался с Павлом Петровичем по методике тайного советника Иоганна фон Гёте (пользуюсь терминологией незабвенного Венички), не давая ЕМУ ни капли, что пора было и честь знать.
Итак, я более или менее с чистой совестью доверил ЕГО Миллиону Помидоров, и они побрели "по белым кудрям дня" (выражение Даура Зантария, кажется, из Есенина).
Если у современного героя и стерлись черты лица и вылезли кудри, то у белого дня они остались. Чистый его локон окунулся в Черное море в виду белоснежного лба гостиницы "Абхазия" (построенной по проекту академика Щусева, как и гостиница "Аджария", что в Батуме, для запланированной Сталиным конференции стран-союзниц, ни там, ни там, однако, не состоявшейся, а потому получившей название Ялтинской). Чтобы скобки не были такими длинными, с этого и начнем подслушивать их разговор в кафе "Амра", что выдается белым молом в Черное море напротив гостиницы "Абхазия"...
- А что, и была бы тогда Сухумская конференция...
- И Черчилль и Рузвельт приехали бы тогда в Сухум...
- И сидели бы они, как мы с тобой...
- И пили бы кофе на Амре...
- Амры тогда не было...
- Амра была всегда!.. ,
- Черчилль пил только армянский коньяк...
- С каких это пор?
- А вот как раз на Ялтинской конференции и решили. Каждый год Сталин отправлял ему вагон лучшего армянского коньяку...
- Ну да, и сигары от Кастро...
- Слушай! Зачем так... я знаю, что тогда Кастро не было! Эта реплика означает, что их уже не двое, а значительно больше, по крайней мере на армянина Серож, бармена из соседнего бара, отдыхающего от предстоящей работы.
- Кастро не было, зато сигары были...
- Слушай! Ты что пристал... Тебе что, лучше, чтобы Ялтинская конференция в Батуми была!
Повод выяснить, какие сигары курил Черчилль после непременной рюмки армянского коньяку, представился тут же. Он давно привлекал наше внимание, этот почти что в пробковом шлеме, кормивший чаек и пивший все ту же чашку кофе с красноречиво молчащим сопровождающим; по нашему предположению, он так и оказался - англичанином... Мы тут же перевели ему наш вопрос на доступный ему язык: с помощью слова "Черчилль" мы подливали ему коньяку и важно курили его "Мальборо", будто сигары, - он все не понимал.
- Вы, русские, странные люди, - сказал он после третьей рюмки, - любите Тачер, любите Чёрчил... Вы - странные люди.
Мы, русские: два абхаза, два мигрела, один армянин и один грек, не считая меня, - слегка было обиделись то ли за Россию, то ли за то, что он с самого начала знал по-русски, и заказали новый кофе.
Не по национальностям, а по чашкам мы делились! Два средних, два ниже среднего, один садэ, два султанских, один двойной сладкий и один одинарный без сахара, один для Марксэна, один для меня... Англичанин приходил в восторг, и было из-за чего. Это был ритуал! Во-первых, без очереди - коренные жители, право завсегдатайства, близкое знакомство с кофеварщиком; очередь, приезжая, молчит, робеет, не возражает; раз не возражает, значит, приезжая... "Дэвушка, надолго к нам? Дэльфинов уже видели?.." - акцент нарочный, в Сухуме мало акцента, акцент для романтики, чтобы боялись и уважали, недельная небритость (что войдет в моду на Западе лишь много лет спустя), золотая цепочка, небрежно заправленная белая рубашка расстегнулась, обнажая утонувший в шерсти крест, рукава закатаны как бы случайно ниже локтя, мускулистая небрежная кисть, можно с толстым золотым перстнем... "Овик, еще шесть, будь добр, два выше среднего, один средний, два ниже среднего, один нормальный!" Особый шик кофейщика - не обратить никакого внимания на заказ, но тут же его безошибочно выполнить, не перепутав чашки: кому - какую. Особый шик заказывающего - иметь ласку в голосе и строгость в лице, не суетиться с расплатой, чтобы подать потом мятую бумажку с пренебрежением к ней, но не к кофе и кофейщику... Исполнив этот балет, заказавший еще не сразу освобождается от маски, но потом, выслушав с потупленной скромной гордостью тост за себя, все-таки освобождается и подключается к разговору...
