— На корабль! — скомандовал остатками голоса Алик. — Пожалуйста, побыстрей.
Ребята, кому сниматься, все уже были в робах, все хрустели ломким брезентом курток и громко хлопали, шагая, ботфортами из толстой резины. Обулись, как грузовики. Сашка бесполезно стрелял глазами по сторонам, искал Тоню. Но ее не было видно, как ушла, так исчезла, хотя вся свадьба, кроме дальних гостей, уехавших засветло, валила на берег. Сниматься.
Сашка чувствовал себя одиноким.
— Ну, видал, все и обошлось, — шепнул ему Славка, толкая в бок на ходу. — Саенко — какой парень, а? Экстра!
— Да, — сказал Сашка.
— Все выше, и выше, и выше… — пропел рядом Марконя, всегда чувствующий после выпивки желание петь. — Нос выше! Как слышите? Прием.
— Свадьбу сыграли, — сказал Сашка. — Чего теперь играть?
— А старика ты жалеешь? Тебе хоть раз наш старик, наш пред, сделал плохое? Кому из нас он сделал плохое? А ты пикни — посадишь его в калошу, — рассудил Кузя Первый.
— Тоню не видели?
— Брось, Сашка, — подбодрил Марконя и врезал ему ладонью по плечу. — Брось думать о женщине в такую серьезную минуту. Баба с толку собьет, уму не научит.
— Начальство знает, что делает, — договорил Кузя Первый. — Ему видней. Слушай преда.
— Слышу хорошо, — ответил Сашка.
— Веселей, веселей! — подогнал их Ван Ваныч.
Гена шел в окружении стариков, которые все же раскопали где-то древний бинокль той поры, когда по морю бегали не нынешние сейнеры, зеленые, крутогрудые корабли с белыми, как дачки, надстройками, с валами для выемки сетей, с лебедками, жми рубильник — и руки в боки (на море так не бывает: то сеть зацепило, то вода за шиворот, то волна хлобысть — и с ног, но все же!), а ходили тогда корыта — балиндеры, бухая из выхлопной трубы в небо, как зенитки.
Каждому старику Гена давал фразу для кино.
— Значит, вы?
— Всегда лови так, сынок.
— А вы?
— Наше море не оскудеет.
— Ол райт. А вы?
— Таранец — молодец.
— Это есть у преда, — напомнил дед Тимка.
— Правильно, — сознался Гена.
— Давай ему другое.
— Ну, что бы вы сами хотели сказать? Смелее.
Как ни странно, старик, у которого отобрали фразу про молодца, от этого нового предложения быть смелее совсем оробел и не мог ничего придумать.
— Ну скажите просто: «Ай да Сашка!»
Толпа уже на причале, и Сима занимается постановкой света, а Горбов лезет на корабль.
— Куда вы, Илья Захарыч? — сипит Алик. — Вам совсем не надо туда.
Но Илья Захарыч не улавливает колебаний ослабевшего режиссерского голоса и взбирается на «Ястреб».
— Ван Ваныч! Куда он? Боже мой!
Ван Ваныч бросается за председателем.
— Рыба пропала, — бормочет председатель и, швырнув крупную сельдь под ногу, еще долго жует губами, будто пробовал ее на язык.
— Подумаешь! — урезонивает Ван Ваныч. — Сколько тут рыбы?
— Тонн семьдесят.
— Сколько?
— А то и восемьдесят. Вчера была первый сорт, а сегодня третий. Ни в план, ни в карман.
— Восемьдесят тонн? — все еще никак не переварит Ван Ваныч.
— А может, и чуть больше.
— Слава дороже, — неуверенно шутит Ван Ваныч и, наклонившись, поднимает мягкую, отекшую слизью селедку. — Шик! Штук бы десять в авоську не помешало. Жареная селедка — еда!
— Ван Ваныч! — из последнего надрывается Алик.
Да, картину снять трудно. Это я теперь вижу.
Но вот уже нацелены прожекторы, расставлены люди, Сашка при помощи лопат запихнут в рыбу на палубе, Кирюха занял позицию впереди всех, он будет бросать носовой причальный конец (канат), роль Кирюхи заметно возросла, свадьба подействовала, красивая была свадьба, и «Ястреб», взахлеб бурля винтом, отходит, чтобы взять разбег метров на пятьсот и вернуться к причалу, откуда будут ему махать платочками женщины.
Режиссер дает Сашке последние наставления, а Сашка, повесив голову на грудь, слегка кивает, будто носом клюет.
— Таранец!
— Как в аптеке! — отвечает Сашка, поднимая голову.
Он поднимает свою цыганскую голову и видит Тоню. И опять! Опять в нем все переворачивается.
Тоня стоит в луче прожектора в рост, на бочке и смотрит на «Ястреб». Там, на берегу, вокруг бочек толпятся девчата, которые будут принимать рыбу, когда затарахтят транспортеры и перележавшая на два сорта ниже сельдь польется скользкими ручьями по лентам транспортеров, роняя дожди брызг и чешуи. Девчата в сапогах, в штанах и в фартуках, одним словом, при форме, как полагается, и только одна Тоня в том же платье в обтяжечку, с юбочкой врасхлест, которая кажется сейчас совсем коротенькой.
