— Кузя! — раздается с улицы еле слышно.
Какого-то из двух Кузь зовут.
— Вам какого, Первого или Второго? — спрашиваю я и балдею, почти потеряв всякий дар речи, — взявшись за штакетник, передо мною стоит Рачок. Да, он. Белый. Как лунь. Волосы нечесаные. Свисают на уши и на глаза, прикрывая узкий лоб. Раздавленный в далекой молодежной драке нос — лепешкой. На портрете куда приличней был, подретушировали. А здесь без ретуши.
— Здравствуйте, — шепчет он.
Ему никто не отвечает. Люди не хотят прощать расчетливой подлости, а может, и хотят, да не могут. Сил нет. Не жаль тех порезанных сетей. Порежь он их от душевного взрыва, что его обогнали, простили бы ему. Со слепу, с отчаяния не такого натворишь. Душа — она внутри, она ведь слепая, хотя надо, само собой, умерять антиобщественные порывы и беречь колхозную собственность. И все же — простили бы. Да Рачок-то был зрячий. Его отчаянье не шатало, его расчет подстегивал, не хотел он никого вперед себя пускать. Только с калошами плохо рассчитал…
И вот ему никто не отвечает.
— Телефон на почте надрывается.
Зачем выполз на солнечный свет Рачок? Может, перед смертью посмотреть на чужое счастье? Может, в магазин, за одинокой полбутылкой, а магазин рядом с почтой, он и услышал, проходя, как там колотится звонок междугородной связи. Подошел к свадьбе, преодолел себя… Он ведь все считает себя обиженным, Рачок-то…
И вот он уходит, скребя пятками по земле, которая его носит, волоча длинные ноги в мятых штанах, как больные, и белея старой головой, и сгибаясь, становясь все меньше и меньше, и хотя Марконя поддал музыки, все смотрят Рачку вслед и дольше всех Сашка, а Кузя Второй уже вскочил на мотоцикл и дернул ногой.
Новость, с которой он вернулся, заставляет сразу забыть Рачка.
— К нам едет — кто? Угадайте — кто? — кричит Кузя Второй, бросив мотоцикл у калитки и вскочив на скамейку у стола, куда еще не вернулись плясуны, хотя музыка стихла.
— Инструктор Бибикова, — отвечает Зиночка, хохоча.
Районный инструктор по художественной самодеятельности Бибикова приезжает на свадьбы отбирать таланты. Уверяет, что на свадьбах почему-то и танцуют и поют люди, которые в кружок никогда не запишутся, а уж на сцену выйти — и не проси. С ее точки зрения, скромность не всегда украшает…
— Какой Бибикова!
— Председатель «Рыбакколхозсоюза», — с надеждой говорит Илья Захарыч. У него к тому сто вопросов.
— Карман шире!
— Духовой оркестр! — шутит Славка.
— Нет, нет, нет! — объявляет Кузя, которого распирает от нетерпения. — Летчик-разведчик! Виктор Саенко!
Представляете себе, летчик, которого мы в глаза ни разу не видели, хотя разговариваем, считай, каждый день, едет к нам.
— Это я его позвал! — срывая голос, орет ликующий Кирюха. — На свадьбу! С «Нырка»! Скажи, Зиночка!
— Прекрасно, прекрасно, — бормочет «пред», барабаня пальцами по столу, отыскивая глазами Сашку и как-то непонятно серея. К счастью, этого пока никто не замечает, и Гена Кайранский тянет на радостях:
— К-какой сюж-жет!
Еще бы! Если где когда и встречалось начальство промысловой разведки с рыбацким начальством, то разве у третьего начальства, где и тех и тех распекали. Но чтобы простой летчик с простыми рыбаками, которым он рыбу показывает, в неорганизованной форме… На свадьбе!..
— А вы говорите — танцы! — задирает руки над опущенной головой Горбова Ван Ваныч, как будто он был пророком, что берег пленку, не дал много тратить на пустяки. — Летчик будет танцевать — это да! Его послали сняться! Голову даю!
— Сима! — волнуется Алик. — Больше ни грамма! Сима!
— Работа, — отвечает Сима.
Кузе Второму с трудом удается объяснить, что звонила жена летчика, судя по голосу, такая резвая тараторочка, и просила встретить на верхней дороге, у автобусной остановки, если можно, а главное, проводить и, главное, не поздно… Летчики и высоко летают, а жены выше.
— Едем, Кузя! — обрывает его Славка Мокеев. — Встретим летчика, Кузя! Не тревожьтесь, Илья Захарыч…
И раньше Кузи он садится на маленький мотоцикл сзади, придавив его (мотоциклик), как комара.
— Вперед, Кузнечик!
— Мамочки! — перехваченным голосом пищит Алена. — Здорово-то как!
