— Теперь, после того как ты три дня летел на крылатом коне, ты почувствовал, Повелитель Звезд, какое это удовольствие?
— Говорите, вас слышат!
— Почувствовал. И полосатый конь легок в полете, как западный ветер в теплый сезон, — сказал Роканнон, используя комплимент, услышанный как-то за столом в Зале Пиршеств Халлана.
— У него очень хорошая родословная.
— Говорите! Вас слышно!
И они начали, между тем как стена бушевала и ярилась, обсуждать разведение крылатых коней. В конце концов из туннеля появились двое «людей глины» и буркнули:
— Пойдемте.
Через разветвляющиеся туннели они привели Роканнона и Могиена к очень чистому, похожему на увеличенную игрушку, маленькому вагончику на электрическом ходу, и вчетвером они быстро проехали на нем по туннелям несколько миль; глина осталась позади, теперь вокруг них был известняк. Остановился вагончик перед входом в ярко освещенный зал; в дальнем конце зала стояли на возвышении трое гдема. Как этнолог, при первом же взгляде на них Роканнон ощутил острый стыд: все трое показались ему на одно лицо. Как в свое время китайцы голландцам, а позднее — русские центаврийцам… Потом он уловил отличие двух «людей глины», стоявших по сторонам, от третьего, стоявшего посередине: у этого на голове была железная корона, а властное лицо было белое и морщинистое.
— Что нужно Повелителю Звезд в пещерах Могущественных?
Формальный характер «общего языка», на котором они обратились к нему, в этой ситуации устраивал Роканнона как нельзя лучше, и он ответил на нем же:
— Я надеялся прийти гостем в эти пещеры, узнать обычаи Повелителей Ночи и увидеть ими творимые чудеса. Я надеюсь, что возможность для этого у меня еще будет. Но ныне происходит плохое, и сейчас меня привела к вам крайняя нужда. Я должностное лицо Союза Всех Планет. Я прошу вас доставить меня к звездному кораблю, который вам подарил Союз в знак его доверия к вам.
Все трое смотрели на него, и выражение их глаз не менялось. Благодаря возвышению, на котором они стояли, казалось, что они одного с Роканноном роста, и он смотрел, не в силах оторвать взгляд, на их широкие лица, чей возраст невозможно было определить, и в будто окаменевшие их глаза. У Роканнона было чувство, что все это происходит во сне, когда стоявший слева сказал на галапиджине:
— Корабль нет.
— Есть, — сказал Роканнон.
Наступило молчание, потом говоривший гдема повторил:
— Корабль нет.
— Говорите, пожалуйста, на «общем языке». Я прошу вашей помощи. На вашу планету высадились враги Союза. Если вы допустите, чтобы они здесь остались, планета эта перестанет быть вашей.
— Корабль нет, — снова повторил левый. Двое других стояли неподвижные, как сталагмиты.
— Значит, я должен сказать другим Повелителям Союза, что «люди глины» не оправдали их доверия и недостойны сражаться в Грядущей Войне?
Ответом было молчание.
— Доверие либо обоюдно, либо его нет вообще, — сказал наконец на «общем языке» гдема, увенчанный железной короной.
— Если бы я вам не доверял, разве бы обратился я к вам за помощью? Выполните хотя бы вот какую мою просьбу: отправьте этот корабль с письмом в Кергелен. Не нужно, чтобы кто-то полетел на нем и потерял восемь лет корабль до Кергелена долетит сам.
Опять наступило молчание.
— Корабль нет, — снова повторил скрипучим голосом левый.
— Пойдем, Повелитель Могиен, — сказал Роканнон и повернулся к «людям глины» спиной.
— Те, кто предает Повелителей Звезд, предают не только их, но и древние обычаи, — высокомерно сказал, отчеканивая каждое слово, Могиен. — Еще в очень давние времена делали вы для нас мечи, «люди глины». Мечи эти не заржавели и сейчас.
И он вышел вместе с Роканноном вслед за сопровождавшими серыми коротышками; те молча отвели их к той же рельсовой дороге, и они, проехав снова через лабиринт сырых, но ослепительно ярко освещенных туннелей, вышли наконец в свет дня.
Они перелетели на крылатых конях на несколько миль к западу, за пределы территории, принадлежащей «людям глины», и опустились, чтобы посовещаться, на берег протекавшей через лес реки.
Могиен не мог отделаться от чувства, что он не оправдал ожиданий своего гостя; он не привык к тому, чтобы ему мешали быть гостеприимным и щедрым, и сейчас лишь с трудом сдерживал возмущение.
