Дальнейшая же судьба Аркадия была ясна. В ближайшие дни капитан медслужбы Стрешнев будет отправлен «на долечивание» на Родину.
Подполковник одну за другой выкурил три дармовые сигареты и только потом вспомнил, что «не курит». Покачав головой, Федор Аверьянович смял пачку с оставшимися сигаретами в комок и в сердцах зашвырнул ее на тент крыши соседней палатки. «Вот она – жизнь человека в погонах! Опять надо думать о главном!.. А “влюбленным голубкам” пора по клеткам... Время не ждет», – сказал он самому себе и, отдернув входной полог, решительно вошел в палатку...
* * *
Машина с красными крестами на ветровых стеклах остановилась у железнодорожной станции провинциального городка в Ленинградской области. Из нее деловито вышел высокий подтянутый мужчина в очках и с сединой в волосах.
– Аркадий Николаевич! – окликнул его водитель «скорой помощи». – Когда вас встречать из Москвы?
– Через три дня, – ответил на ходу главный хирург Центральной районной больницы Стрешнев, направляясь к привокзальной кассе, чтобы взять билет на электричку до Санкт-Петербурга.
На Московском вокзале Стрешнев сел в поезд с надписью на вагонах «Красная стрела» и занял в купе верхнюю полку, согласно месту, указанному в билете.
«Вообще-то под эту поездку на научно-практическую конференцию, посвященную вопросам эндоскопии и лапоротомии, можно было бы выкроить и целую неделю, – подумалось ему. – Но в больнице много работы и задерживаться в Москве нет особых причин. Да и жена с детьми – близняшками Колей и Олей – на столь долгое мое отсутствие своего согласия не давали. Ничего, хватит и трех дней».
Под стук вагонных колес хорошо думается, вспоминается о прошлом. Вот и Аркадию Стрешневу припомнились события пятнадцатилетней давности, когда его – военного врача – вчистую уволили из рядов Советской армии под каким-то дурацким предлогом «о сокращении офицерского состава». Стрешнев вернулся в родной Сестрорецк, устроился работать в больнице по своей армейской специальности, встретил красивую и добрую девушку по имени Любаша, которая и родила ему двух замечательных близнецов, а теперь собиралась «повторить свой успех», вновь будучи на сносях.
Жизнь, что называется, «устаканилась», как любил поговаривать нынешний тесть Аркадия Василий Иванович, работавший водителем автобуса на междугородних линиях. Но нет-нет, да и вспоминалась Стрешневу его офицерская служба в далеких экзотических странах, хотелось повидаться со старыми боевыми друзьями. И вот однажды они вместе с женой отправились в отпуск на Кубу. Там Аркадий съездил в Сьенфуэгос, где дислоцировался прежде кубинский госпиталь, но на месте его не нашел. Зато отыскал бывшую главную медсестру госпиталя Розалию Аттис. Она-то и поведала «коллеге Мигелю Родригесу» о том, что их госпиталь в конце 1987 года подвергся внезапному нападению большого вражеского десанта и был практически уничтожен, при этом весь медперсонал и раненые, которых не успели эвакуировать в тыл, были перебиты. Сама Розалия – одна из немногих уцелевших в той бойне. «Так что вам, коллега Мигель, очень повезло, что вы покинули нас несколько раньше. Сам Бог сохранил вас для жизни», – сказала она на прощание.
Двое суток в Москве пролетели для Стрешнева в делах и заботах. На третий день Аркадий участвовал в работе семинара по внедрению в медицинскую практику новых технологий и медикаментозных средств. Полновластной хозяйкой этого семинара проявила себя некая Линда Бурт – американская миллионерша, которая (по всему было видно) не жалела денег на свою внешность, изрядно тратясь на косметологию и пластическую хирургию. Поначалу Стрешнев не обратил на нее особого внимания, но когда она заговорила по-английски, как-то по-особенному грассируя, ему вспомнилась «мулатка-шоколадка» Дадина и ее манера говорить, двигаться, поправлять волосы.
«Да это же она, разрази меня гром!.. – вдруг осенило Аркадия, но он сам себе не поверил. – Нет, вряд ли. Эта лощеная леди с белой кожей, с большой грудью и с совершенно иными чертами лица, нежели у Дадины, не может быть той знойной женщиной, которая долгое время являлась мне в сновидениях. Или все это только результаты пластики, и все-таки это Дадина? Достаточно увидеть, как она по-детски светло и радостно улыбается...»
