- Вы убиваете их?
- Они умирают сами.
- А спасенные?
- Как уже сказано, они достаются вдовам, которыми переполнены все острова. Море создает вдов. Молодые люди здесь редкость, как хорошие жеребцы. Многие остаются навсегда. Знатных часто выкупают их семьи. Неблагодарные пытаются бежать. Поймав беглецов, мы сажаем их на темный поводок.
- На темный поводок?
- Мы выкалываем им глаза. Так мы лишаем их возможности убежать и получаем их силу.
- Я тамплиер. Вы знаете, мой Орден не потакает вымогательству. Еще ни разу не был заплачен выкуп за тамплиера.
- Как удачно для нас. В таком случае ты останешься здесь.
- Предупреждаю вас: кто посягает на тамплиеров, посягает на Рим и Святейший союз. Я – рыцарь-монах.
-Для монаха ты чертовски здорово обращается в постели с женщинами. Если ты работаешь руками не хуже, чем задницей, тебе ни в чем не будет отказа.
Старик перевел свою фразу для остальных. Смеющийся женский голос ответил ему. Орландо повернулся в сторону и увидел женщину, которая сидела у огня на земле.
Она смеялась, широко раскрыв рот. При виде этой сильной челюсти Орландо вспомнил о лисе, которую как-то убил. Глаза тоже смеялись. У нее были распущенные волосы. Руки и ноги обнажены. Ее грудь, тяжелая и пышная, шевелилась под тонкой тканью, как туго набитая медузами сеть.
- Я был с ней? – спросил Орландо. – Она твоя жена?
- Ни один сард не делит свою жену с другим. Возрождение – дело вдовы. Как она потеряла своего мужа в море, так она вырвала у моря тебя. Ты ей обязан жизнью.
- Я благодарю ее.
- Скажи ей сам.
- Я не говорю на ее языке.
- Говоришь. Язык плоти един для всех, даже для животных и птиц. Она наполнила тебя жизнью. Теперь твоя очередь.
- Но ведь это аморально.
- Аморально? Наши законы строже ваших. За сношение с незамужними мы наказываем смертью. Ни одна сардка не отдастся мужчине, которому она не принадлежит.
- Она принадлежит мне?
-Ты принадлежишь ей. Выброшенный на берег груз принадлежит тому, кто его находит. Так гласит закон, и никто не уйдет от возмездия, нарушив его.
Старик пожал ему руку. Орландо услышал, как захлопнулась дверь. Почти одновременно с тем женщина стянула с себя одежду, бросила ее под ноги и прыгнула в кровать. Она обвилась вокруг своей жертвы, словно змея. Орландо хотел бороться, но в конце концов обхватил ее, как утопающий.
Постепенно к Орландо возвращалась его былая сила. Только один раз он посмел оттолкнуть ее от себя. Тогда пришли двое мужчин из деревни. Они связали ему на спине руки и стреножили его так, что он мог делать маленькие шаги. Она трогала его, точно дитя, играющее с куклой. Она накормила его рыбным супом, муссом из фиг и жирным салом, набила медовыми лепешками, влила теплое молоко и вино. Она мыла его и пела ему монотонные песни, какие поют когда укачивают детей. Совершенно беспомощным он был отдан ей, ее плоти и ее губам, которыми она возбудила его член, чтобы оседлать, как мула. Безжалостно обрабатывали его ее мясистые ягодицы, они двигались взад-вперед, подымались и опускались как прибой возле обрывистого берега. Глаза женщины закрылись, рот распахнулся, слюна потекла из ее рта, ее губы искали его губ, ее язык тянулся к его языку. Так должна чувствовать себя мышь, которую проглотила змея. Mulier, nominen tuum verum serpens est. Женщина, имя твое змея!
Ночью Орландо снился Адриан.
Они были детьми и кормили пойманных ужей. Лягушки были огромными, но все же они проглатывались живыми и сразу. Ужасное представление! Орландо спросил с отвращением:
- Ощущает ли змея радость, когда пожирает? Или она – только раба своей биологической нужды?
- Она – жертва, как и лягушка, жертва природы.
- Иначе я и не ощущаю физическое влечение, – сказал Орландо. – Как может мужчина поддаться соблазну из-за женщины и потерять свою душу? Как может он испытывать радость в ее плоти, расцарапанной до крови, исколотой укусами блох, перепачканной слюной, потом и испражнениями? Теперь я знаю, что чувствует змея, проглатывая крота, когда ее вынуждает к этому голод. Зависит ли это от меня или в творении что-то неправильно? Я бы охотнее совокуплялся с лошадью, но не с женщиной.
