Охваченная тревогой толпа подошла к сакле Раджаба, и, видя всеобщее возбуждение, я подумал еще о том, как бы в суматохе не пропали мои хурджины с драгоценным подарком для моей Серминаз. Ведь часто бывает, что в драке больше всего тумаков достается не дерущимся, а тому, кто полез разнимать.
Но вот все мы вошли во двор и направились к террасе. Тут чабан знаком остановил аульчан и, захватив с собой только меня, бесшумно вбежал в спальню.
Что говорить о Раджабе! Даже мое сердце едва не вылетело из грудной клетки, колотясь о ребра, а кровь мчалась по венам так, что они, казалось, лопнут.
Тусклый ночник едва-едва освещал просто, по-горски обставленную спальню. Белый платяной шкаф, сливающийся со стеной, две тумбочки по обеим сторонам двуспальной тахты…
Ближе к нам лежала Халима. Она спала глубоко и мирно, разметав по подушке длинные волосы. Но едва взгляд Раджаба скользнул на соседнюю подушку, как чабан дико вскрикнул. Внезапно разбуженная Халима вскочила. Она была в тоненькой ночной рубашке, сквозь ткань которой было видно, как сотрясается от дрожи ее тело.
— Кто здесь? — спросила она, протирая глаза, и, узнав Раджаба, воскликнула: — Как ты напугал меня! Разве можно так врываться?
Но взор чабана был устремлен в густом полумраке к тому, кто лежал на второй подушке. Раджаб далее рот открыл, чтобы что-то сказать, но у него не хватило дыхания.
— Раджаб, дорогой! Что с тобой? Приди в себя! — тормошила его Халима. — Ты видишь, какая у нас радость! У тебя родился сын! Ты так хотел иметь сына! А теперь испугал и меня и малютку!
И верно: ребенок заплакал.
— Ну, я его убью! Проклятый обманщик! Он не переживет этой ночи! — закричал Раджаб и хотел броситься на поиски Кара-Мирзы. Но Халима крепко вцепилась в него и не отпускала, пока он не рассказал ей обо всем, что произошло на гудекане.
Поостыв немного, чабан вышел на крыльцо, где его ждали встревоженные аульчане. Увидев, что ярость пастуха уже угасла, Кара-Мирза рискнул протолкаться сквозь толпу к самому Раджабу.
— Ну, прав я или нет? — ехидно спросил он. — Аульчане ждут твоего слова!
— Прав! — с трудом выдавил Раджаб.
— А раз прав, давай часы.
— Подавись ими! — воскликнул мой хозяин, сорвал с руки часы и так толкнул мошенника, что тот едва удержался на ногах. — В последний раз сойдет тебе такая шутка!
Люди еще ничего не знали, и Кара-Мирза важно обратился к аульчанам:
— Радостную весть принес я уважаемому Раджабу: жена подарила ему наследника. Она, бедняжка, поехала погостить к матери, но не успела вернуться, как начались роды. Родила, слава богу, вернулась домой, а узнав, что муж развлекается на гудекане, не стала его беспокоить. Вот я и решил: пускай он немножечко помучается, больше будет любить наследника. — И торжественно заключил: — Во имя аллаха! — после чего надел на руку золотые часы и удалился.
Никто не спал той ночью в древнем ауле Губден. Чабан и его дочери всех подняли на ноги. Тут же зажарили барана, и начался пир, продолжавшийся почти до рассвета. И я тоже принял участие в этом празднике и держался на ногах, пока мог, а когда, наконец, упал и заснул, то разбудить меня не смогли бы все губденцы, даже если бы устроили перед саклей пастуха бешеную пляску под барабаны.
7
Проснулся я оттого, что мой сердобольный и заботливый дядя потянул меня двумя пальцами за нос, приговаривая: «Ай да паяльник, любой лудильщик позавидует!» Очень мне стало обидно в эту минуту, что не полагается хватать за нос старших, но, скрыв свое неудовольствие, я встал и оделся.
В доме вновь царил праздник. Раджаб не пошел на пастбище к отарам; теперь, после рождения долгожданного сына, у него и дома было дел по горло.
Халиме муж не позволил вставать — достаточно того, что он вчера так ее напугал, пусть теперь лежит, отдыхает. Завтраком нас кормила одна из дочерей.
После жареной картошки с горской колбасой и стакана крепкого чая дядя глянул на мои хурджины, я — на дядины, и мы поняли друг друга: наступило время похвастаться своими приобретениями.
Дядя развязал тесемки и достал великолепный ковер, который он так хитроумно выменял у секретаря сельсовета на шкуру нашей бесхвостой коровы. Но я считал, что ковер, которым наградила меня Зульфи за мои изделия и мою любезность, все же куда наряднее. Выдержав паузу, я раскрыл хурджин и извлек… Что бы вы думали?
