— Но кто же эта женщина? — произнес другой голос. — Может, костюм, может, темнота, но было полное впечатление, что…
— Вот поэтому-то я и говорю, что этот кардинал есть презренное и глупое существо, — промолвила королева с гневными нотками. — Вы же знаете, что он, князь церкви, главный духовник Франции, бывший посол Франции в Вене при моей матери-императрице, спутал меня. И с кем, известно ли вам? С уличной девкой. Это некая Оливия, прачка, живущая своими прелестями у Пале-Рояля. Правда, это было бесплатно, но я бы не пожалела моих самых лучших бриллиантов, чтобы король и весь двор смог видеть, как он задыхается от страсти у ног этой шлюхи.
Вкрадчивый, ласковый голос тотчас же ее поддержал:
— Сударыня! Как же Ваше Величество его ненавидит! Я никогда еще не видела его таким смехотворным, таким несчастным. Вообразите толь ко, что он так страстно любит ту, которая его ненавидит, что он верит, что освободился от своих кошмаров.
— Которая его ненавидит? Вы хотите сказать, которой он омерзителен. Вы увидели лишь влюбленного, а я увидела наглеца. Вы знаете, о чем он мечтает? Быть первым министром! И надеется стать им, соблазнив меня. Меня! Королеву Франции!
— Он, Роган! — раздался тот же голос, начавший эту дискуссию. — Не забыли ли вы девиз этого знатного дома? «Король не может, принц не соизволит, Роган продолжает». В этом он не видит ничего невозможного. Род Роганов древнее, чем род Габсбургов.
— Господин де Водрей! — прервала его королева дрожащим от гнева голосом. — Прошу вас не возобновлять подобных шуток, если вы хотите оставаться в числе моих друзей. Возвращаемся! Мне холодно.
Все тронулись обратно. Жиль едва успел скрыться за скалу, усаженную тюльпанами. Он затаил дыхание. Шелковые платья шелестели совсем рядом, в нос ударял терпкий запах духов. Затем шаги затихли.
Жилю оставалось лишь следовать за ними. Но вместо того, чтобы следовать к замку, ему пришла в голову мысль осмотреть место, где проходила эта странная комедия, свидетелем которой он оказался, комедия, которую сыграли странные персонажи. Авантюристка помогла королеве высмеять князя церкви, и это с помощью проститутки. Пристрастие Марии-Антуанетты к театру было общеизвестно. Общеизвестным было и то, что ее врожденное легкомыслие толкало ее находить удовольствие в том, что должно было бы шокировать если уж не королеву, то хотя бы женщину. Не она ли буквально вырвала у Людовика XVI, запретившего публичное представление «Женитьбы Фигаро» Пьера Карона де Бомарше, разрешение на это. Впрочем, ее интимный друг Водрей самым наглым образом не побоялся сыграть спектакль перед ней в частном порядке.
Но ведь пьеса представляла собой опаснейший политический памфлет. Не приходилось также удивляться после этого тем подозрительным посещениям королевы, когда ей нравилось лавировать между пороком и опасностью. Оставалось лишь молить всемогущего Бога, чтобы это не завершилось громадной драмой, чтобы крысы квартала Тампль не продолжали подгрызать позолоченные основания трона. Эти основания, впрочем, уже утратили давящую тяжесть стиля Людовика XIV и превратились в легкий, невесомый и хрупкий стиль Людовика XV, этот «современный» стиль, обожаемый королевой.
Шагая по роще, Турнемин заметил в траве что-то белое, подобрал это и увидел, что это было смятое письмо, оброненное, конечно, одним из двух участников сцены. Он положил его в карман и, удостоверившись, что больше здесь ничего нет, направился к дворцу, где окна гасли одно за другим.
Придя на Мраморный двор, он посмотрел на темные окна королевских апартаментов с некоторыми колебаниями. Возвращаясь через сады, он тщательно обдумал свое поведение и окончательно решил придерживаться единственного наказа. Людовик XVI ему сказал: «Если королева возвратится в Трианон…» Королева, чьи окна были ярко освещены, не вернулась в Трианон, но пошла к себе. Жилю оставалось лишь заниматься своими собственными делами. Он не думал, что это важно для короля, чтобы он ему докладывал об этом спектакле, который ему пришлось созерцать.
Напротив, ему показалось чрезвычайно важно поговорить с самой королевой. Надо было окончательно выяснить у Марии-Антуанетты все об этой женщине, которой она так доверительно разрешала организовывать свои ночные развлечения, поскольку, несмотря на все его предупреждения, Аксель де Ферсен ничего не сделал до своего отъезда.
