Линдси сидела на коленях Франчески и ела шоколадные конфеты из купленной Мартином коробки. Ей нравилось почти все, кроме фиалкового крема и вишневого ликера, и когда она надкусывала конфету с такой начинкой, то остатки запихивала в рот матери. Серебристые обертки разлетелись по полу красивой, чистой машины Мартина.
Франческа видела, что Урбана обидело такое бесцеремонное обращение с его подарком, но ей было все равно. Он не любил Линдси и не скрывал этого, а женщине это казалось настолько чудовищным, что когда у нее возникало желание все бросить й сбежать или просто рассказать правду, она вспоминала, как он смотрел на Линдси и разговаривал с ней, ожесточалась и продолжала играть свою роль. Такой взгляд был у Мартина и теперь, когда они остановились на красный сигнал светофора, — как у вежливого хозяина на незваную собаку гостя.
— Понимаешь, Мартин, она быстро перевернет вверх дном твою милую, аккуратную квартиру.
— Возможно, но когда у нас будет дом, все изменится. Мы сможем позволить себе большую кухню и игровую комнату, у нас будет сад… Знаешь, я теперь вижу, что ты была права, когда говорила, что неправильно укладывать ребенка спать на диване в гостиной. Так что я завтра же выставляю квартиру на продажу и начинаю искать дом для нас троих, а ты останешься с Расселом до переезда туда. Как тебе?
— Не знаю, Мартин.
— Послушай, дорогая, может, ты подумаешь об этом? Ради меня, пожалуйста. Я тебя прошу и очень этого хочу. Понимаешь, я не знаю, что еще предложить. Ты же хочешь быть вместе со мною, правда?
На улице было холодно и туманно, а впереди ждало длинное и утомительное путешествие. У нее не хватило духу сказать «нет». Она погладила его по руке и улыбнулась.
— Вот и хорошо. Ты не будешь жить в моей квартире, не будешь жить со мной, пока мы не купим дом, и поэтому я прошу тебя обдумать эту идею. Ты обещаешь подумать, дорогая?
— Не знаю, смогу ли я… — начала Франческа, но Линдси закрыла ей рот своей испачканной в шоколаде ладошкой. Заканчивать фразу ей не пришлось, потому что Мартин остановил машину. Они приехали.
Франческа поставила Линдси на тротуар, потом вышла сама. На улице было очень холодно и мокро — крупные ледяные капли дождя пронзали туман. Мартин хотел, чтобы Франческа поцеловала его на прощание, и ей пришлось просунуть голову в окно и подставить свои розовые губы, на которые уже упала дождевая капля.
— Я позвоню тебе утром, Франческа.
— Да, конечно, — рассеянно ответила женщина. Одной рукой она держала Линдси, другой прижимала к себе коробку конфет. Девочка тянула ее за собой и топала ножками.
— Ты что-нибудь решила? Ты согласна, да?
Франческа почти забыла, что именно должна была решить. Она повторила, что еще не знает, но заставила себя ослепительно улыбнуться, оставляя пути к отступлению. Мартин помахал рукой и уехал, но с обиженным выражением лица, которое так раздражало ее.
Когда машина скрылась из виду, Франческа пошла по Фортис-Грин-лейн в противоположную сторону. Мартин высадил их у дома номер 27, и когда они дошли до номера 54, Франческа остановилась и с любопытством посмотрела на дом. Окна не горели. На ступеньках стояла бутылка молока — с крышкой, чтобы птицы не клевали сливки.
Линдси понесет, — сказала Линдси.
— Точно?
— Точно. Линдси понесет конфеты.
— От такого предложения я не могу отказаться.
Франческа взяла дочь на руки, и Линдси поцеловала ее в щеку своими липкими от шоколада губами и помахала коробкой конфет. Может, лучше свернуть на Хилл-авеню? Женщина отвергла эту идею и пошла дальше. Тротуар покрывала жидкая грязь, темно-серая и липкая, брызги которой летели на ноги. Франческа поняла, что капли, которые она приняла за дождь, на самом деле были туманом, который собирался на листьях деревьев в палисадниках и стекал вниз. Она чувствовала себя женщиной из романов Викторианской эпохи, которые в начале главы ночью бредут среди пустоши или по городским улицам, обычно в самую отвратительную погоду, с ребенком на руках. Вполне возможно, она даже была похожа на них — ботинки на шнурках, кружевная юбка, шерстяная шаль, обмотанная вокруг головы, и старая бабушкина шубка с намокшим и слипшимся мехом в тех местах, куда попадали капли. Несмотря на холод, тяжесть ребенка и собственную усталость, Франческа вдруг громко рассмеялась.
