— А, «Любовные песни Мюнстера»? Не показалось ли тебе, что они еще недоработаны?
— Некоторые — да, некоторые — нет, но я всегда могу перепечатать снова. Среди них была одна, над которой ты явно собирался еще поработать. Я ее еще не закончила… — Кейт помолчала и вдруг спросила: — Кстати, папа, там была одна фраза, которая меня заинтриговала. Ты перевел «а thaisge» как «мое сокровище» и потом сам выразил сомнение на полях. Есть ли у него какое-нибудь другое значение, и если есть, то ка…
Но на этот вопрос Кейт не суждено было получить ответа. Потому что в этот самый момент чашка выпала из рук профессора, а маленький поднос, который он держал на коленях, соскользнул в сторону. Кейт едва успела поддержать его голову, когда та безвольно откинулась на подушки.
— Отец! — вскричала она, но так и не поняла, слышит ли он ее.
Одной рукой поддерживая его, Кейт расстегнула ему пуговицы на пижаме. Шея и лицо его сначала покраснели, а потом приняли ужасающе пурпурный цвет, его затрудненное дыхание переходило в протяжный мучительный рев, глаза закатились, и, хотя Кейт никогда в жизни не приходилось быть свидетелем острого сердечного приступа, инстинктивно она поняла, что это был именно он.
Она осторожно вытащила руку и побежала звать Брайди. Увидев испуг в глазах Кейт, девушка попыталась прорваться в комнату, но старшая сестра с решительной твердостью сказала:
— Нет, милая, лучше вызови доктора Килиана. Скажи ему, что у папы приступ. Только, пожалуйста, скорее. И вот еще что, Брайди, — прибавила она, в то время как та бросилась к телефону: — Потом позвони Деннису в «Лэйкстрэнд» и скажи, что папа заболел и мы обе должны находиться при нем, поэтому я не смогу пригнать машину сегодня вечером.
Для обеих сестер начались напряженные дни и ночи перемежающихся надежд и отчаяния, пока отец боролся за свою жизнь и собственными силами, и при помощи всевозможных медицинских средств.
Временами он приходил в сознание и был в ясном уме, в другое же время под воздействием сильных препаратов уносился в мир, в который они не могли последовать за ним, и им оставалось лишь ждать и быть начеку.
В тот первый вечер они очень боялись услышать от доктора Килиана слово «больница». Но хотя, к их величайшему облегчению, он не произнес ничего подобного, врач все же предупредил, чтобы они не исключали такой возможности. В то же время он пригласил к ним сиделку, и сестрам попеременно с нею надлежало день и ночь дежурить у постели больного. Уходя, доктор Килиан прибавил:
— Было бы неплохо, если бы вы сообщили Норе. Вы меня понимаете?
Значение этих слов не ускользнуло от Кейт.
— Папа действительно так плох? — спросила она.
— Боюсь, да. И Нора должна знать об этом. Но если она не будет настаивать, не заставляйте ее приезжать сейчас. В таком состоянии, как теперь, он ее вряд ли узнает, так что пусть лучше пока остается у мужа. — Доктор Килиан помолчал, потом взял в руки дрожащий подбородок Кейт. — Вы, Кейт, жестоко вините себя в том, что произошло сегодня утром. Не так ли?
— Да.
— Не нужно. Вы не могли предвидеть этого. И не смогли бы предотвратить. И вы также не должны позволять заниматься самобичеванием Ригану и Берку. Потому что это могло случиться с ним в любое другое время и при других обстоятельствах. И кто знает, Кейт, какие из них оказались бы хуже?
— Да, это, конечно, так… — Но мысли Кейт были заняты сейчас Деннисом — она представляла, как ей придется его утешать, если после утреннего происшествия отец умрет.
Все проявляли к ним сочувствие. Конор приостановил шумные работы на строительстве площадки для гольфа и освободил Брайди от работы на неопределенный срок. Он звонил дважды в день — утром и вечером, предлагая свою помощь и интересуясь, не нужно ли им чего-нибудь в Корке, в Мора-Бег или в самой деревне.
Каждый день миссис Берк присылала обеим девушкам и сиделке приготовленный на кухне «Лэйкстрэнда» ленч в горячих судках, и дважды в неделю их белье забирали в прачечную отеля и возвращали чистым.
На почте ежедневно вывешивали листок — нечто вроде бюллетеня, — в котором докладывалось, как «Сам» борется с приключившейся с ним напастью.
