Мне нравится влажность воздуха нашего города. Это не болезнь, это потребность вдыхать влагу, которой насыщен воздух. Hе нравится Сибирь, меня породившая.
Слишком иссушен воздух, слишком жарко летом, слишком холодно зимой. Слишком резко, как у Петрова-Водкина. В погоде я люблю акварель. Климат нашего с тобой города - акварель. Люди бросают его в поисках лучшего климата, бегут прочь от тайфунов и ветров. Просто они не понимают, что можно стать лодкой летом и парусником зимой. Ждать столь редкого снега трижды в год - и дождаться. Это радость и даже немножко смысл бытия.
У нас с тобой есть личный океан. Я - как Тихий океан, подлизывающийся к нашему городу и родящий тайфуны. Смысл нашего с океаном существования - в касанье чужих стоп и мыслей, в обтекании чужих тел и поступков, в приливах и отливах в иное существо, которое стремишься заполнить и которым заполниться. Ты и есть то иное существо. Я не мыслю своего существования без тебя. Без тебя мне нечем будет дышать.
Петербург - иной мир. Там живут иные люди. Слишком воспитанные, слишком европеизированные. Они очень медленно думают. Когда я была там, напитавшись их образом мышления, начала тормозить в собственных мыслях и обнаружила непонятно как возникшие на моих лодыжках путы условностей. Мне не понравилось, и я вернулась во Владивосток.
Лондон - город-смог. Удивительно, как этот туманородящий (живородящий) паразит смог породить столь солнечное восприятие радости - прерафаэлитов.
Город-памятник самому себе. Город манерной сдержанности и лживой распущенности Диккенса. Поэтому и бросила Лондон, как быстро приевшегося любовника.
Сеул - разделение неделимого. Странное ощущение того, что бывший когда-то цельным стал поделен надвое, натрое, на отдельные клеточки, в каждой из которых есть свое ядро и свой узник. В каждом корейце спрятан европейский художник. В Сеуле больше нет места для Ким Хон До. И еще в Сеуле делают снег.
Hе люблю надевать чужие маски. Hе люблю, когда их надевают. Поэтому я и уехала из Сеула.
Hагоя, выросшая из стен феодализма, развлекала меня имитацией города-Вселенной. Города, проникшегося идеей создать как можно больше автомобили, нефтехимию, эмалированные изделия. А мне не нравились эмалированные изделия. И я улетела во Владивосток первым же тайфуном.
Москва так похожа на Владивосток своим стремлением насытиться за чужой счет - чужими жизнями, эмоциями, фантиками. Только в Москве странные подземные переходы, которыми люди переходят из одного состояния себя в другое. И еще в этих переходах гоняют грязную жижу увядших талантов. Гоняют простыми швабрами.
Московские автомобилисты навсегда оттолкнули меня от себя нежеланием обращать внимание и неумением различать оттенки жизни. Светофоры им не нужны. А мне иногда нужно подпитывать от кого-нибудь свою женскую самовлюбленность. Поэтому и с Москвой я распрощалась.
Я никогда не уеду из Владивостока, потому что однажды Ты вернешься сюда.
19.06.2003
========================================================================== Oleg Docenko 2:5020/400 26 Jun 03 06:41:00 Татьяна Краюшкина
Ботинки
... и внезапно наступил в лужу. Лужа, проникнув в его ботинок, подумала:
'Странное, тесное помещение, для размножения не годится... маленьким лужицам здесь будет темно...' - и вытекла обратно. Лист, распластавшись по асфальту, одним краем пытался упереться в бордюр, а другим дотянуться до воды, не был доволен лужей: 'Лужа, лужа. Сверху она казалась чище, в ней отражалось небо и в каждой капле блестело солнце. А с земли лужа разболтанная грязь и уже нет той неповторимости в ее облике - обычная грязь, разбавленная водой'. Червяк не был доволен листом: ему казалось, что лист неудачно спланировал. Червяку хотелось попасть на клумбу, к вон тому упавшему яблоку, чей бок начинал румяниться гнилью. Еще на дереве червяк долго выбирал лист, который упадет ближе всех к яблоку, грыз его горьковато-терпкую ножку. Червяк начинал стареть (у него уже шатались нижние зубы) и был голоден - вот и злился. Да еще и ветер внезапно изменил направление - вернее, вовсе исчез.
