Глядя на них через окна, Джек ежится, ему зябко… за них.
Он только что вылез из теплой постели и, стоя в пижаме, босиком, поеживается, хотя у нас в квартире очень тепло и светло.
— Иди ко мне, мне тоже холодно, попробуем согреться вместе, — зову я.
Он залезает ко мне под одеяло.
— Как хорошо, что сегодня выходной. Никуда не надо спешить, — говорит он.
— А вот так тебе тепло? — Закрывая Джека с головой, стаскиваю с него пижаму и прижимаюсь к нему нагим телом. — Я где-то читала, так согревали отмороженных людей.
— Именно так?
— Именно, без одежды.
Я стараюсь подоткнуть одеяло, чтобы не было щелей.
— Все-все-все, одеяла не требуется! — кричит Джек, и оно летит на пол, а вместе с ним я откатываюсь на другую половину кровати. — Ты разогреваешь меня своим внутренним огнем, — шепчет он, пытаясь меня поймать и перетянуть к себе. Я выскальзываю из его объятий.
— А ты меня… — Продолжая любовную игру, я делаю вид, что не поддаюсь. Он не выдерживает.
— Хочу тебя, — повторяет он несколько раз.
Последних слов я уже не слышу. Он извернулся и поймал меня. Его тепло уже во мне. Нам хорошо. Объятия жарки. Мне кажется, вот-вот посыплются искры, настолько мне горячо, хотя мы оба без одежды. Сначала я что-то мычу ему на ухо, потом постанываю. Стон переходит в крик. Я кричу так, что слышно, наверное, за окнами, там, на Москве-реке. Все, конец! Я постепенно прихожу в себя.
— Жарко, — шепчу я, — хочу глоток холода.
— Определись, чего ты хочешь больше, — смеется он.
— Люблю контрасты, так, чтобы одновременно и холодно, и горячо, — говорю я.
— Холод — это хорошо, — мечтательно произносит он, потому что мы оба мокрые.
Откинувшись, просто приятно полежать рядом. Приятно никуда не спешить.
Сегодня воскресенье!
— Что принцесса из замка желает на завтрак в воскресенье? — предлагает Джек.
— Устрицы, — смеюсь я. — Помнишь, как на вилле у твоей мамы? Что-то там говорилось про Казанову, которому после них удавалось соблазнить даже монахинь.
— Тебе устрицы не требуются, скорее мороженое, — в шутку укоряет меня Джек, потому что знает, достаточно лишь его прикосновения, чтобы я улетела в небеса. Ему, надеюсь, тоже.
— Мороженое не же-ла-ю, а же-ла-ю кофе глясе… — балуюсь я.
— Это как, научи? — спрашивает он.
— Кофе глясе — это когда одновременно и холодно, и горячо.
Он тащит меня в ванную и, забираясь со мной под душ, включает попеременно то горячую, то холодную воду.
— Так?
— Так, хо-ро-шо! — восклицаю я, растягивая слова.
Джек трет меня мочалкой всю-всю, мягко-мягко.
— Да, — мурлычу и требую: — Еще.
— Еще? — удивляется он. — Вы сказали еще? Но так не бывает! — Он обнимает меня вновь, сильнее, чем прежде.
— Ты говорил, что у нас не как у всех, значит, должно быть еще, — захлебываясь струей воды и переполнившей меня страстью, булькаю я.
Мы опускаемся в ванну и долго-долго любим друг друга, без остановки.
— Еще? — спрашивает Джек.
Не в силах сказать нет, я киваю в ответ.
А потом я отдыхаю одна в теплой пене, закрыв глаза от удовольствия, мысленно вспоминая все, до единой все, его ласки. Джек возится на кухне, потому что срочно захотел есть.
— Яичницу вам подать как? С глясе или без? — Джек вырвал меня из грез.
Обмотанный полотенцем вокруг бедер, он тормошит меня, нагнувшись над ванной. Я машу рукой. Мне все равно.
Обычно он просыпался раньше меня и готовил завтрак. Кулинария — его хобби. Потом мы завтракаем и вместе уезжаем на работу. Медицинский центр выделил ему машину с водителем.
— Хоть я за рулем с четырнадцати лет, однако в вашем городе мне водить слабо, — правильно делая ударение на последнюю букву, сокрушался Джек.
Пока ему здесь нравилось все: жить в пентхаусе с видом на пароходы, делать операции, тусоваться с друзьями, которых он развел великое множество. Он вообще очень любит жизнь. Еще он любит меня, свою работу, гордится удачами. Неудачи в отличие от меня умеет забывать быстро. Как высококлассный специалист пользуется уважением среди коллег. Денег в конверте не берет. Категорически! Хоть и получает здесь значительно меньше, чем у себя на родине.
— Русские гены, — смеется он. — У вас много чего делается не за деньги, а за дружбу, за знакомство, за то, чтобы потом «хорошо по-си-деть» Правильно? Национальная идея! У американцев все по-другому.
