Ответная реакция - страница 2

Мирзоев, как, наверное, всегда по вечерам, сидел один во флигельке, пристроенном к лаборатории. Сотрудники после пяти уезжали в город любителей ночевать в Шаймергене находилось маловато. — Так все-таки, — спросил Хан, поздоровавшись, — почему такая срочность с энергией? — Ты разве не понял? — даже встал Мирзоев. — Я же все подробно объяснил. Сейчас ситуация такая, что ждать нельзя. Совсем нельзя. Толя неопределенно покачал головой. — Ну как сказать… — Мирзоев потер лоб и выпалил: — Пустыня эволюционирует! — Ну и что? — Хан решил притвориться тугодумом, чтобы Мирзоев раскрылся и, сам того не замечая, очертил контуры ловушки. — Спешить-то зачем? У нее же какие темпы? Сам говорил: тысячелетие — секунда. Можно вполне подождать пяток лет. Никто ничего не заметит. — Зачем так говоришь? — Мирзоев попытался заглянуть Суханову в глаза. — Это же не обычная эволюция. Направленная. Не эволюция даж'е, а… — он пощелкал пальцами, подбирая слова, — ускоренная автоморфолв-гизация, понимаешь… — Ой ли? — надо было бы Мирзоеву чуть получше разбираться в интонациях Толи, — что-то я не замечаю ничего нового… — и показал на окно. — Пока не замечаешь. Нет у тебя таких органов чувств. «А у тебя есть?» — хотел укусить Хан, но промолчал и даже согласно кивнул. Мирзоев продолжал: — Зато Она — почувствовала. Раньше не замечала людей, а сейчас почувствовала, что мы — реальное препятствие для ее развития, быть может, даже угроза. Смертельная угроза. И будет реакция, очень скоро будет. Не знаю, какая, но ничего хорошего не жду. — Пустыня… Песок… Песочек, да и все. — Те, кого она сожгла, тоже не думали. Пока не пришел их черед. Песочек… Ты не представляешь, какие силы скрыты в этом песочке. — Ну хорошо, хорошо, силы, наверное, большие, — Хан невольно обернулся к окну, к недальним лобастым барханам. — Но ведь все это распределено во времени и пространстве… — Ошибаешься. К счастью. В ней как раз есть центры типа Шаймергена, и пока они есть, дело не проиграно, еще можно попробовать бороться. Мирзоев молчал, попеременно похрустывая суставами пальцев. Затем сказал глухо: — Но если активным и разумным станет каждое песчаное скопление… — А что случилось, что ее подстегнуло? — перебил Толя, невольно поддаваясь лихорадочной убежденности Мирзоева. — Много факторов… Фон радиации повысился… Фреона мы очень много в атмосферу выпустили… Очень мощное радиоизлучение наших передатчиков и локаторов, а у Нее, похоже, электромагнитные информационные процессы… Да мало ли чего на Земле в последнее время случилось! Главное — у Нее сейчас назревал Эволюционный скачок. — Ты-то откуда знаешь? — усмехнулся Хан, уже рассчитав свои последующие тактические ходы. — Мысли пустыни научился читать? — Эх, если бы, — вздохнул Мирзоев и поднял руку в характерном жесте. Электрическая активность и мощность излучения песков в Шаймергене растет. Четвертый год растет и растет по экспоненте. Сейчас там выплескивается энергии больше, чем этот район получает от Солнца. Учти неизбежные потери — и ясно, что Шаймерген получил энергию извне, от других участков пустыни. — Как же? — вырвалось у Толи. — Пока точно не знаю. Ясно, что без проводов… Догадки… У тебя радиосвязь устойчивая? — Не очень, — пробормотал Хан, вспоминая постоянный, нет, пожалуй, даже усиливающийся месяц от месяца треск и свист в приемнике. Недавно гонял связистов — и ничего не добился… Но тут же спохватился и добавил: Догадки, предчувствия — вещи ненаучные. — А научные ты не поймешь, — сухо бросил Мирзоев. «Ничего, это тебе зачтется», — подумал Хан и сказал, поднимаясь: —Ладно, не пойму — не надо. А сейчас пойдем-ка в город. Пива выпьешь, с хорошими людьми познакомишься. Одичал ты совсем в своем Шаймергене. — Подожди, — заторопился Мирзоев, — я объясню. Есть теория устойчивости систем. Мы рассчитывали модель… Получится, что где-то через две недели Шаймерген перейдет границу устойчивости… — Ну и что? — Как это — что? Скорее всего, образуются два независимых центра; но, может быть, развитие пойдет по разветвленной схеме, и тогда… — Два, четыре, десять — разве это так важно? — Толя откровенно провоцировал профессора, подталкивая его к единственно необходимым для него словам. — Этого ни в коем случае нельзя допустить. Речь идет именно о мозге, о качественном изменении… — Пусть так. Пусть разделится еще на два Шаймергенчика, и лежат себе, как лежали, еще десять тысяч лет, А мы за это время — если живы будем — кого хочешь в бараний рог согнем. Особенно если ты действительно научился управлять энтропией… — Да не это важно! Вы поймите, — от волнения Мирзоев перешел на «вы», — у нас может не оказаться ни тысяч, ни даже десятка лет. Она эволюционирует на глазах… Когда я начал работу — это было совсем другое… Ни в коем случае нельзя медлить, поймите… — Ну, я, наверное, такой непонятливый. Вы сделали, — Хан тоже перешел на «вы», — такое открытие, так зачем вам эти полупартизанские действия? Обратитесь в Президиум, назначат большую комиссию, выделят сколько нужно энергии, всего, что вам надо; проверят — и громко объявят о вашем открытии! — Да не нужно мне ничего этого… Операторы отрицательной энтропии — это средство, не больше… Трудно объяснить — вы не здешний, да что там, не знаете, что такое Пустыня… Если мне сейчас удастся моя затея, пусть даже частично, то мы получим передышку, время, необходимое, чтобы выработать стратегию, подготовиться к борьбе… Или попробовать найти компромисс. Вот что важно… — Далась вам эта пустыня… — Далась? Мы бы все сбежали от нее, да вот некуда. Вы — только приехали на время, а мы — века… Видели, переживали, судьбой своею платили… Как выпивает судьбы… Кисмет… Ничего нет, что бы я не отдал за возможность победить… А завтра это может не удаться даже мне… — Да, трудная ситуация… «Наверху», я так понимаю, за две-три недели вам ничего не доказать… — Недели? Пока не будет результата, неопровержимого результата, я вообще ничего не докажу… — Значит, можно только снизу. Только через мое посредство. Так? — К сожалению, — глухо признал Мирзоев и расслабил галстук. — Ну зачем так? — как можно спокойнее сказал Хан. — Сама судьба распорядилась, что сейчас такое большое дело зависит от нас троих… — А кто третий? — Ваша установка. Вы, ваша установка и я. — Ну, с установкою мы поделимся, — кивнул Мирзоев и чуть поморщился, — а остальное… Ну что же. Я высоко ценю вашу решимость пойти на какие-то служебные осложнения ради судеб всего человечества. — Надеюсь, судьба человечества стоит дороже риска развалить систему и принести народному хозяйству миллионные убытки? — Будем надеяться, до этого не дойдет. А во всем остальном будьте уверены. — Деловой разговор. Согласен. — Но время не терпит. — Да знаю. Уговорил. Когда, самое позднее, нужна энергия? — Сегодня. Сейчас. — Ну, не так сразу, — засмеялся Хан. — У меня ее в кармане нет. Понадобится еще минимум три дня… Это на полном серьезе… — Значит, суббота? — Да. Можешь писать у себя приказ, кто в ночную смену с тобою останется. Мирзоев, похоже, уже совсем овладел собою и сказал, непонятно усмехнувшись: — У меня все автоматизировано. Один справлюсь… Пусть в городе ночуют. А утром — если все в порядке — первыми зрителями будут. — Договорились, — сказал Хан. Потом прошел на пульт автоматизированной электроподстанции и протянул, бросив провод через форточку мирзоевского флигеля, переговорник с РЭСом. — Это напрямую связь с диспетчерской, я там буду. — Я вас до субботы увижу? — Постараюсь. А не вырвусь, так по этой штуке поговорим… Не понравилась, ох не понравилась Хану ни последняя мирзоевская улыбка, ни какая-то прощальная интонация… Может быть, конечно, что все в порядке, что просто ошалел професор от радости и готовится к бою, забыв обо всем и не придавая таким мелочам жизни, как деньги, особого внимания; но может быть и иначе…