— Иисус! Наконец что-то новое!
Все уставились на него.
— Угадайте, с кем сотрудничал Хоторн в течение трех своих месяцев работы? Здесь? — спросил Пински.
— С Франкони?
— Нет. С Филом Ентолом.
Вскочив при радостном заявлении Пински, сотрудники теперь дружно уселись и посмотрели друг на друга. Наконец, Тос заговорил:
— И что это значит для нас?
Пински, взбудораженный от бега, промокнул лицо платком и сунул его обратно в карман. Атмосферный фронт с юга накрыл теплом Грэнтэм, и все окна были открыты настежь, чтобы приветствовать весну. Как долго она продлится — никто не знал. Может быть, даже до ночи.
— В настоящий момент это ничего не значит, — решил Страйкер. — Благодаря Дэйне мы знаем, что Хоторн вырос в Грэнтэме и что в течение трех месяцев он работал в местной полиции.
— А теперь мы еще знаем, что в эти три месяца он работал вместе с Филом Ентолом, — подхватил Тос. — Эй, подождите-ка минутку. В нашей картотеке должны быть его отпечатки пальцев. Черт возьми, почему это мы не догадались сравнить их раньше? Почему их направили в Вашингтон?
— Потому что какой-то идиот промаркировал их как «недействительные» и они до сих пор не занесены в компьютер, — сказал Пински. — Что-то пытались сделать, но, видно, не довели до конца…
— Да, и еще все время плачутся, — с отвращением добавил Тос.
— Ты думаешь, информация о Хоторне спасла бы Ентола? — спросил Нилсон.
Страйкер подумал.
— Это могло навести его на мысль быть более осторожным, поскольку он бы знал о Хоторне.
— А вы полагаете, что это имело что-то общее с Хигли? — нерешительно спросила Дэйна. — Может быть, между ними была какая-то тайна.
Страйкер вздохнул:
— Я предпринял попытку проследить за передвижением Хигли, но сдается, он давно покинул город. Конечно, мы можем запросить телефонные отчеты со станции, обслуживавшей Ентола, и выяснить, звонил ли он в Чикаго. Но если он снял где-то за плату телефонный аппарат — и звонил не со своего домашнего номера, то мы никогда ничего не выясним.
— Но зачем ему было звонить Хоторну? — спросил Нилсон.
— Не знаю, — ответил Страйкер. — Между смертью Хоторна и Ентола был промежуток в несколько дней. — Он встал и начал мерить шагами пространство между столом и окном. По этой траектории уже явственно прослеживалась дорожка на зеленом линолеуме. — Может быть, Хоторн звонил Ентолу вместо того, чтобы ездить.
— Почему все-таки? — спросила Дэйна. — Зачем ему было звонить?
— Старый друг, бывший партнер, сотрудник, Ентол мог наилучшим образом информировать его по текущим событиям в городе. Френч-стрит была не в его округе, но нет копа в городе, который бы не знал эту улицу, так или иначе. — Он запустил пальцы в шевелюру и ерошил ее, пока волосы не встали дыбом. Как и покрытие из линолеума на полу, волосы уже начали уставать — местами поредели, вне всякого сомнения оттого, что их постоянно дергали и ерошили. — Что-то такое сказал капитан про Ентола — что это было, черт возьми? — Он уставился в стену, затем его лицо просветлело. — Правильно… я еще хотел переспросить его, а потом забыл… Он сказал: «Ентол плохо спал и хотел пораньше лечь».
— Вы думаете, это — из-за Хоторна? — спросила Дэйна.
— Может быть.
— Хрен с ними, с отпечатками пальцев. Но почему он не опознал Хоторна? — внезапно спросил Пински. — Снимок-то был разослан. Ентол наверняка видел его. Почему он не сказал?
— Может быть, он хотел сказать, — предположил Страйкер. — Может быть, поэтому его и убили.
— Конечно, я помню Гэбриэля Хоторна, — сказала миссис Ентол.
Они сидели в кабинете со стеклянными стенами, который, вероятно, был задуман для летнего обитания. Яркие цветочные мотивы присутствовали на обивке мебели и занавесках. Теплый день делал комнату комфортной и красивой, а стеклянные стены позволяли миссис Ентол держать играющих во дворе детей в поле зрения. Пока она говорила, ее глаза не упускали детей и то, чем они занимались. Но впечатление было такое, будто говоришь с кем-то, кто смотрит телевизор.
— Я помню его, потому что Фил сказал, что у него правильная фамилия: он всегда сам по себе[4].
— Да, похоже, — согласилась Дэйна, обращаясь как бы к себе.
