Страйкер вновь извлек бутылочку из кармана:
— Где он жил?
— В приюте «Кот».
— У него было много денег? — спросила Дэйна.
— Если даже они у него были, я никогда их не видел, — пробормотал Грант. — Фрэнк — он и есть Фрэнк… Держался открыто[2], но ведь я не сказал, что он был глуп. — Затем, с подозрением взглянув на Дэйну, пробормотал: — А если у него были деньги, что он потерял здесь, девочка?
Страйкер протянул ему бутылочку и добавил десятидолларовую банкноту.
— Благодарим тебя и желаем тебе доброго утра.
Грант одним глотком осушил бутылочку и с укоризной посмотрел на них:
— Что за дерьмо ты мне сунул? Я помог вам выяснить такое до чертиков запутанное дело, а вы мне суете какую-то дрянную десятку?
— А ты не рассказал мне, сколько у него было зубов, не назвал мне его тайного пароля, не сказал, есть ли у него капитал в швейцарском банке, да еще не назвал кое-чего… — удаляясь, через плечо бросил Страйкер.
— Ладно, ладно, — прокричал Грант, который вдруг почувствовал себя обманутым. — В следующий раз я потребую полсотни.
— В следующий раз мы расспросим кого-нибудь еще, — сказал Тос.
Грант повернулся к алкашу, который стоял на коленях у входа в соседний магазин и не отводил глаз от миниатюрного пузырька.
— Видел? Нет, ты видел? Ты стараешься изо всех сил, а какова благодарность?
Царственным жестом Грант отбросил пустую бутылочку. Алкаш на четвереньках добрался до бутылочки, слизнул капли с ее узкого горлышка и спрятал добычу где-то в глубоких тайниках своей одежды.
— Спасибо, — проговорил алкаш и вернулся в прежнее положение. — Спасибо, спасибо, спасибо, спа…
— Не заговаривай со мной, — проворчал Грант.
— Спасибо, — закончил алкаш и уснул.
«Кот» — уменьшительное название приюта для бездомных, открытого здесь местной благотворительной общиной. Это было огромное здание, задней стеной выходящее на забитый грязью приток реки Грэнтэм; первоначально в нем помещался склад. Здесь было шумно и полно народа зимой, а летом много коек пустовало, потому что пьяницы с Френч-стрит предпочитали ночевать на земле, а не терпеть разные уставы и правила этого заведения.
А правила были очень строги. С улицы следовало возвращаться к девяти; ужин, состоящий из супа и хлеба, чтение духовных или других возвышающих душу книг. В десять тридцать — сон, подъем в семь, завтрак, состоящий из овсяной каши, хлеба и кофе с молоком; после завтрака — час уборки перед тем, как снова уйти на улицу — в девять утра. Если вы провели здесь ночь, на вашей руке при уходе ставили штамп; с ним вы могли вернуться сегодня же к ленчу — тушеное мясо с хлебом, после чего следовало помыть за собой тарелку. В посудомойку заливали отбеливатель, который смывал штамп на руке. (Когда «Кот» был только что открыт, использовали билеты на право ленча; но выяснилось, что этими билетами стали торговать, чтобы добыть денег на выпивку, тогда и придумали штампы. Сначала штампы делали в виде какой-либо картинки, но когда обнаружилось, что некоторые клиенты моют тарелки одной рукой, чтобы сохранить штамп, начали ставить день недели. Но и тут оказалось, что некоторые носят перчатку на руке, чтобы поесть на следующей неделе; вот тогда и стали применять систему нарастающей нумерации. Словом, борьба не затихала.)
«Кот», а точнее, общежитие на Френч-стрит, было открыто около двух лет тому назад, и открытие его сопровождалось большой шумихой. Идея была замечательной: создать простую, правильную модель жизни для тех, кто решил покончить с алкоголем и уличным существованием. Многие пытались подняться со дна. Кое-кому это удалось. У большинства вышло.
Главное, что ничего из задуманного здесь не получилось, кроме разве разработанной системы штампов для получения ленча. На самом деле «Кот» превратился в ночлежку для случайных бездомных, люди приходили и снова уходили на улицу. Однако заведующий этим приютом отец Фини обладал замечательной памятью. «Кот» не был чисто религиозным заведением, но это вполне устраивало отца Фини — оригинала, философа, искателя, решившего примерить монашеское одеяние. Лицо его не было чем-либо примечательно, а голову украшала натуральная тонзура — увеличивающаяся лысина придавала вполне достоверный монашеский вид его внешности. Его длинная, до пола, монашеская ряса из грубой домотканой материи была подпоясана веревкой; виднелись толстые ярко-красные носки. Возможно, ему очень нравился этот цвет, поскольку и несколько его помощников носили такие же носки. Но, может быть, носки именно такого цвета были пожертвованы приюту какой-нибудь компанией или частным благотворителем. Многие вещи и обстановка в этом приюте были пожертвованы сочувствующими компаниями благотворителями. Отец Фини с благодарностью принимал все: от шариковых ручек до туалетной бумаги, и не только принимал добровольные приношения, но и добивался пожертвований, воздействуя силой своей убежденности, преданностью делу помощи всем униженным и падшим.
