– Самогона нет! Юхима – тоже!
– А куда он делся?
– Та за мануфактурой поехал.
– А кто–то из взрослых дома есть?
– Та сказано вже – Юхим за мануфактурой поехал.
– А почем вареники?
– Керенки можешь запхнуть себе в задницу.
Паша порылся в карманах. Десять копеек, ключ, чеки из магазина, бумажные носовые платочки с запахом мяты.
– Нету денег – давай пиджак. Якраз на Юхима будет.
Бывший студент наконец–то догадался посмотреть на окошко. Из него торчал ствол. Собака зевнула во всю пасть. Есть хотелось нечеловечески.
– Вареники хорошие, с сыром.
– Так тут собака, я пройти не могу, – голод победил. А пиджак можно новый достать.
– Бандит! Домой! – собака лениво побрела к будке в глубине двора.
Через три минуты Паша остался без пиджака, зато с целой миской вареников с творогом, да еще и сметаной политых. И ложку дали. Но в дом его все равно не пустили. А ночевать пришлось в доме у старосты. На печке. Под полушубком. В полушубке жили блохи.
– Вставай, студент! – голос был полузнакомый. За окном было темно.
– Мне к третьей паре.
Полушубок был бесцеремонно сдернут на пол.
– Ну зачем?
Паша открыл оба глаза. Керосинка светила еле–еле.
– Который час?
Бессовестный человек почесался, судя по звукам.
– Пять утра.
Паша искренне не понимал, как можно вставать в такую рань. Но с кухни уже тянуло чем–то жареным. Чем–то жареным оказалась яичница. По столу деловито бегали тараканы, черные, блестящие, толстые. Бабка резала хлеб. На вкус прогрессора, яичница была недосоленной, а хлеб – липковатым. Но вполне приличный завтрак. Чая и кофе у бабки тоже не водилось. Компот–узвар – был. Гадость кислая.
Село уже не спало: по улице сновали люди, пастух с обрезом за плечами гнал стадо коров, вразнобой кукарекали петухи. Бывший студент изрядно замерз. Хорошо махновцу – в кожанке. До переноса Паша при встрече с таким человеком на улице обошел бы его десятой дорогой. Бандит, как есть бандит: рожа небритая, нос сломанный, лохмы черные, нечесаные. И одет чёрт–те как: кожанка с брюками в полосочку не сочетается. И сапоги со шпорами, при ходьбе звякают.
Наконец–то нужная хата. Во дворе хмырюга с хозяйкой ругается – и борщ ему кислый, и борща этого мало, и пересоленный он вдобавок.
– Демченко! Дай хлопцу амуницию!
Хмырь обернулся. Милый Боже, ну и рожа! Мало того, что рябой, так еще и одноглазый.
– Вот этому? Он хоть стрелять умеет?
– Умею, – пискнул Паша.
– По макитрам спьяну? Ты где его взял? Ни зброи, ни одежины нормальной.
– Так потому к тебе и привел.
Демченко, тихо, но разборчиво матюкаясь на тему тупых байстрюков и жидомасонов, пошел в хату. Палий последовал за ним.
– Шо стал? Тебе отдельное приглашение нужно? На серебряной бумажке?
Паша только вздохнул и шмыгнул за ними.
Хата была завалена барахлом из махновских запасов. В узле деловито копались три женщины и маленький мальчик с латкой на штанах. Демченко критически осмотрел вываленное на лавку – полушубок в пятнах, с тремя дырами в спине, брюки–галифе, с дырой на правом колене, френч с погонами, хороший френч, но без пуговиц, богатырка, с дырой как раз по центру синей звезды и засохшими ошметками мозгов вокруг нее. Бывший студент позеленел.
Демченко выудил из узла почти что не грязную шинель с малиновыми погонами, швырнул Паше.
– Ану примерь!
Паша чуть не выронил обновку. Всего одна дырочка. Напротив сердца. Не повезло белогвардейцу. Прогрессор тяжело вздохнул, одел шинель, застегнул пуговицы.
– Ну прям дроздовец. Може, к стенке поставим?
– Та не, повесить проще. Тут груша хорошая, высокая, ветвистая, – Палий улыбался во весь рот. У Паши подкосились ноги.
– Эй, эй, шуток не понимаешь? Барышня кисейная.
– А вот погоны спороть надо. Я от Гвоздева каждый раз шарахаюсь, рука до нагана тянется.
Погоны, по мнению прогрессора, были очень даже красивые. Наверное, прежний владелец шинели ими гордился. Но оторвали их в две минуты. Демченко отогнал дитятко от другого узла. Из него выпирали какие–то углы. А после развязывания веревочек стало понятно – три винтовки, штук шесть револьверов и пистолетов, три коробки патронов.
– Дядьку, дайте ливорверта!
– Ремня я тебе дам! Брысь отсюда!
