Я чужд эстетам синелицым,
И Муза у меня не та
С глазами фурии, со шприцем
И ямой крашеного рта,
Но Муза баловней старинных
В тенях и бликах, в гамаке,
В венке, в укусах комариных,
С журнальной книжкою в руке.
ОСЕНЬ
Пора закругляться. Подходит зима.
Н.С.
Проснешься - и видишь, что праздника нет
И больше не будет. Начало седьмого,
В окрестных домах зажигается свет,
На ясенях клочья тумана седого,
Детей непроснувшихся тащат в детсад,
На улице грязно, в автобусе тесно,
На поручнях граждане гроздью висят
Пускай продолжает, кому интересно.
Тоскливое что-то творилось во сне,
А что - не припомнить. Деревья, болота...
Сначала полями, потом по Москве
Все прятался где-то, бежал от кого-то,
Но тщетно. И как-то уже все равно.
Бредешь по окраине местности дачной,
Никто не окликнет... Проснешься - темно,
И ясно, что день впереди неудачный
И жизнь никакая. Как будто, пока
Ты спал, - остальным, словно в актовом зале,
На детской площадке, под сенью грибка
Велели собраться и все рассказали.
А ты и проспал. И ведь помнил сквозь сон,
Что надо проснуться, спуститься куда-то,
Но поздно. Сменился сезон и фасон.
Все прячут глаза и глядят виновато.
Куда ни заходишь - повсюду чужак:
У всех суета, перепалки, расходы,
Сменились пароли... Вот, думаю, так
И кончились шестидесятые годы.
Выходишь на улицу - там листопад,
Орудуют метлами бойкие тетки,
И тихая грусть возвращения в ад:
Здорово, ну как там твои сковородки?
Какие на осень котлы завезут?
Каким кочегаром порадуешь новым?
Ты знаешь, я как-то расслабился тут.
И правда, нельзя же быть вечно готовым.
Не власть поменяли, не танки ввели,
А попросту кто-то увидел с балкона
Кленовые листья на фоне земли:
Увидел и понял, что все непреклонно
И необратимо. Какой-то рычаг
Сместился, и твердь, что вчера голубела,
Провисла до крыши. Вот, думаю, так
Кончается время просвета, пробела,
Короткого отпуска, талой воды:
Запретный воздушный пузырь в монолите.
Все, кончились танцы, пора за труды.
Вы сами хотели, на нас не валите.
Ну что же, попробуем! В новой поре,
В промозглом пространстве всеобщей подмены,
В облепленном листьями мокром дворе,
В глубокой дыре, на краю Ойкумены,
Под окнами цвета лежалого льда,
Под небом оттенка дырявой рогожи,
Попробуем снова. Играй, что всегда:
Все тише, все глуше, все строже, - все то же.
* * *
Когда я вернусь назад, мне будет уже не надо
Ни сквера, где листопад, ни дома, где эстакада.
И лестница, и окно, в котором цветет закат,
Мне будут чужды равно, когда я вернусь назад.
С какою тоской сейчас гляжу я на листья в лужах,
На толстых, до самых глаз укутанных, неуклюжих
Детей, на дверной косяк с объявкой
"Куплю - сниму"...
Кому это нужно так, как мне теперь? Никому.
Подъезд, предзакатный свет, Эдем
убогий и смрадный
С тоской ли глядят мне вслед? С гримасою ли
злорадной?
Нет, думаю, без гримас, без горечи и стыда.
Они уже знают час, когда я вернусь сюда.
И я вернусь, дотащусь. Вползу, как волна
на отмель,
Не ради каких-то чувств, а лишь показать,
что вот, мол:
Чужой, как чужая боль, усохший, как вечный жид,
Отчетности ради, что ль, отметиться тут, что жив.
Лет пять пройдет или шесть. А может,
и двадцать с лишним.
Но все это здесь как есть пребудет,
клянусь Всевышним,
И сквер, и дитя, и мать, и окна, и листопад
Все будет покорно ждать, пока я вернусь назад.
Да, вещи умнее нас. Я это прочту во взгляде
Оконном, в сиянье глаз двухлетнего, в листопаде,
И только слепая власть, что гонит домой стада,
Чтоб участь мою допрясть, меня приведет сюда.
О Боже, когда назад, сожженный, вернусь из ада,
Мне будет повсюду ад! Мне будет уже не надо!
Мне надо теперь, сейчас: укрой меня, затаи!
Но я потеряю вас, несчастные вы мои.
Простимся же. Холода Москву облегают властно.
Откуда я и куда- во сне, как всегда, неясно:
Из комнаты ли твоей, как выставленный щенок,
Из собственных ли дверей - в распахнутый воронок.
БАЛЛАДА О КУСТАХ
Oh, I was this and I was that...
Kipling, "Tomlinson".
Пейзаж для песенки Лафоре: усадьба, заросший пруд
И двое влюбленных в самой поре, которые
бродят тут.
Звучит лягушечье бре-ке-ке. Вокруг цветет резеда.
