Да, до четырнадцати лет Афанасий Афанасьевич носил, казалось бы, законную фамилию отца — Шеншин. Но однажды в частный пансион лифляндского городка Верро, где он обучался, из родительского дома пришло письмо, на котором стояло: «Господину Фету». В своём послании отец сообщал, что отныне сын должен переменить фамилию и в дальнейшем зваться так, как обозначено в письме, — Фет. И никаких объяснений, почему всё так вдруг обернулось.
Мальчик родился и рос в семье богатого и просвещённого орловского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина и его жены, урождённой Шарлотты Беккер, с которой он встретился когда-то в Германии и привёз на свою родину.
Но дело было ещё в том, что молодая особа состояла до этого в браке с каким-то мелким немецким чиновником по имени Пётр Карл Фет и оказалась от него беременной.
Вскоре по приезде в Россию она родила мальчика, который в метрической книге был записан сыном дворянина Шеншина. Лишь двумя годами позже рождения маленького Афанасия состоялась свадьба «молодых» по православному обряду, и Шарлотта стала называться Елизаветой Петровной.
Всё вроде уладилось: и жена законная, и сын ещё при рождении уже имел как бы законного отца. Но шли годы, и тайна рождения их первенца тем не менее однажды неожиданно открылась: Орловская консистория признала метрическую запись незаконной. Так наследник русского столбового дворянина и сам уже дворянин, в одночасье утратив фамилию отца, лишился имеете со своей фамилией права на дворянство и даже утратил русское подданство, превратившись в немца-разночинца!
Отцовские чувства меж тем не исчезли у Афанасия Неофитовича, и по-прежнему он заботился о своём первенце. После пансиона Фет окончил Московский университет и, посоветовавшись с семьёй, решил пойти на военную службу, ибо лишь получение офицерского звания могло вернуть утраченное дворянство.
Уже через шесть месяцев на основании университетского диплома Фет мог рассчитывать на производство в первый офицерский чин. Всю свою волю молодой новобранец сжал в кулак, чтобы добиться заветной цели — получить погоны ротмистра, которые и давали право на возведение в дворянство.
Тяжела была служба в кавалерийском полку, а главное — чужда по духу выпускнику университета, к тому же увлечённо писавшему стихи. Отец постоянно высылал деньги, чтобы сын ни в чём не нуждался, чтобы не выглядел белой вороной даже среди самых богатых отпрысков известных семейств.
Вот уж за первыми офицерскими званиями получены погоны штабс-ротмистра, что означало — осталась всего лишь одна ступенька до вожделенной цели.
Но ещё одна лишняя звёздочка на плечах молодого офицера оказалась недосягаемой — вышел указ о том, что право на дворянство отныне может дать лишь чин полковника!
Как ни заставлял себя идти и идти к заветной цели, сжав зубы, пересиливая все невзгоды постылой военной службы, сил всё же не хватило. Фет вышел в отставку, вскоре женился, затем завёл одно, вскоре другое имение. Он был уже известен как талантливейший лирический поэт. Но обида, нанесённая ему ещё в детстве, не уходила, болью саднила в сердце. Ему казалось, что и в среде его близких друзей-писателей на него смотрят как на чужого, не их поля ягоду.
Последнего, скажем прямо, не бывало. Разве могло прийти в голову дворянину Тургеневу или графу Льву Толстому, что, поскольку их любимый поэт и близкий друг Фет по бумагам разночинец, посему они с ним не станут и знаться? Чушь какая-то! Но что можно было поделать с уязвлённым самолюбием...
Наконец он решился на самую крайнюю меру — написал царю. Он тоже решился просить, но не того, что просил у императора, к примеру, граф Алексей Толстой. Отставной гвардии штабс-ротмистр А. А. Фет просил высочайшей милости присоединить его «к роду отца со всеми правами, этому роду принадлежащими».
Лев Николаевич Толстой, которому Фет тут же сообщил о своей радости, ему ответил: «Очень удивился я, получив ваше письмо, дорогой Афанасий Афанасьевич, хотя и слышал... давно уж историю всей этой путаницы; и радуюсь вашему мужеству распутать когда бы то ни было. Я всегда замечал, что это мучило вас, и, хотя сам не мог понять, чем тут мучиться, чувствовал, что это должно было иметь огромное влияние на всю вашу жизнь».
