И умчался. Прямиком к дому Анечки.
— Мы решили захватить Смоленск и тем дать большевикам пример первого сопротивления.
— Чему? — усмехнулся Платон Несторович, открывший дверь как на грех, раньше прислуги и Анечки. — С диалектикой, запустившей свое чертово колесо, бороться бессмысленно.
Тут, слава Богу, появилась Анечка, и Александр не стал ввязываться в никчемные споры.
— Офицеры выбрали меня командиром, и мы выступаем прямо сейчас. Я зашел попрощаться.
— Стало быть, понадобится сестра милосердия, — невозмутимо отметил Платон Несторович. — Аничка, надень форму сестры милосердия и не забудь о косынке с красным крестом. А я пока соберу тебе сумку со всеми необходимыми медицинскими причиндалами.
И оставил молодых людей наедине.
— Вы не пойдете со мной, — твердо сказал Александр. — Не пойдете, вам там нечего делать.
— Я иду не с вами, господин капитан. Я иду помогать раненым, и тем исполняю свой долг милосердия.
— Милосердия? — неожиданно зло улыбнулся Вересковский. — Какое может быть милосердие в междоусобной схватке, где враги ненавидят друг друга и боятся друг друга вот уже тысячу лет?
— Чтобы меньше боялись и меньше ненавидели я и должна идти. У каждого свой долг, капитан. У каждого.
— Я воюю с ними по понятиям чести, а не долга. Я ничего им не должен, а потому ничего и не собираюсь им отдавать. Ни имущества, ни земли, ни, уж тем более, власти!
— Вами управляют сословные предрассудки, а мною — любовь и милосердие к несчастным. И потому мы никогда, никогда, слышите? Не поймем друг друга. Никогда!.. Но пойдем вместе…
А пока шла эта сословная перебранка, солдаты запасного батальона сапогами и прикладами добивали последнего из трех георгиевских кавалеров. Двое других уже были растерзаны.
А в чем их обвинишь сегодня? Ведь большевики им Беловодье обещали, где землицы, сколь душа пожелает, и бар никаких нету. Ни бар, ни урядников. И, главное, пахать не надо, такая там землица. Бросил зерна по весне, и хоть до урожая с печи не слезай…
— Задача: прорваться в центр города и атаковать все места скопления солдатни и сторонников большевистских советов, — штабс-капитан отдавал боевой приказ, а потому и речь его была неукоснительно твердой и непреклонной. — Шинелей не надевать, кто боится подхватить в бою простуду, пусть лучше пребывает в резерве. Вопросы есть?
Вопросов не было, как, впрочем, и особого энтузиазма. Всем было уже решительно все равно, но харизма командира действовала, и никто не посмел отказаться.
Однако прорваться по мостам в южную часть города с первого лихого удара не удалось. С мостовых укреплений неожиданно ударили пулеметы, и Александр приказал лишь демонстрировать атаку, всячески сковывая противника.
— Я возьму две дружины, переправлюсь у лесопилки и ворвусь в город, минуя мосты.
Штабс-капитан принял на себя командование основной группой не только потому, что это стало направлением главного удара, сколько уводя с собою Аничку от остервенелого пулеметного огня боевых отрядов красных, предупрежденных солдатами запасного полка.
— Со мной пойдет сестра милосердия.
— Я не…
— Не спорьте, мне нужен проводник в городе.
Он уводил Анечку во-первых из-за пулеметного обстрела, а во-вторых, ему и впрямь нужен был проводник в Смоленске. Тут он лгал всем и прежде всего — самому себе. Во-первых, сестра милосердия уже ознакомила его с городом, хотя и в общих чертах. Во-вторых, проводник у него был: он включил в свою дружину не только телеграфиста Юрия, но и его брата, прапорщика Богославского…
« Во-первых, во-вторых… Чушь какая-то, считать начал, как конторщик», — с неудовольствием подумалось ему.
Просто интуиция сработала. Та самая, фронтовая, надежная, которая бросает тебя вдруг наземь, когда пуля уже летит в твою голову. Интуиция — память предков, заложенная в генах, и в это мало во что верящий фронтовой штабс-капитан верил, как в «Отче наш».
С утра пошел дождь. Робкий, осенний, безнадежный какой-то. Стали темнеть смоленские кирпичные тротуары, зажурчали первые ручейки с горок к Днепру, посыпались последние листья.
«— Хорошая погода, — подумал Александр. — По такому дождичку и не высунется никто».
