— Пещеры — ведь это не только история земли, но и история существования человека. В пещерах жили люди, рожали детей, грелись у очагов после опасной охоты... кроме того, это были художники, в пещерах и поныне находят их замечательные наскальные рисунки.
— Признаться, о вашей науке мало что слышала.
И было немного странно, что этот тихий, казалось бы, совсем домашний человек провел, может быть, не один месяц в темных глубинах земли... Позднее, зайдя за посудой, она напомнила:
— Если будет что-нибудь нужно, дерните за этот шнурочек... у меня на посту загорится лампочка.
— Ничего не будет нужно, буду спать.
— Тогда спокойной ночи.
Он потушил вскоре свет, и парк уже совсем по-осеннему вплотную придвинулся к окну.
Впоследствии, проверяя для себя, как все началось, Екатерина Ильинична прежде всего видела этот голый парк и беззащитное окно, которое полосовали ветвями деревья.
А когда в дальнейшем было уже рассказано, что такое спелеология, рассказано и о многом личном, Екатерина Ильинична узнала, что в свою пору ушла от пещерного исследователя его жена: то ли надоели ей пещеры с их холодом, то ли просто прискучил он ей...
Впрочем, Травников сам сказал о себе:
— Со мной скучно.
— Почему же с вами скучно?
— Люблю больше всего побыть с самим собой, а другим нужны люди вокруг, развлечения. Но это естественно, и за это нельзя осуждать. А вообще-то, если призадуматься, даже у пещерного человека есть чему поучиться: во всяком случае, его воле к жизни и мужеству Подарю вам на память свою книгу: правда, она специальная, но в ней рассказано о стойкости тех, кто на месяцы уединялся в пещерах, чтобы проверить чувство оторванности. Оказывается, человек может подолгу существовать и один, если перед ним твердая цель.
Травников пролежал в больнице почти полтора месяца, затем его отпустили на время.
— Мне предписаны некоторые процедуры дома, не помогли бы вы с этим? К вашим рукам я уже так привык.
— А я к вашим рассказам привыкла.
Травников жил на улице Менделеева, неподалеку от станции метро «Университет», и она записала его адрес и номер телефона.
В тот день, когда Травникова выписали и за ним приехал на своем «Москвиче» один из его сослуживцев, Екатерина Ильинична не дежурила, а утром, придя на работу, увидела в палате Травникова уже другого — тучного, хмурого человека.
И уплыли пещеры с колоннами из сталактитов и наскальные рисунки, уплыло и то, к чему неосознанно потянулась она в своем женском воображении...
А несколько дней спустя она поехала на улицу Менделеева.
— Пометил сегодняшний день красным карандашом на календаре по случаю вашего прихода, — сказал Травников. — Хотя так совестно затруднять вас со всеми вашими другими заботами.
— Иногда нужна и своя, особая забота. Не будем касаться этого, лучше станем просто дружить.
И они стали дружить, а три месяца спустя Екатерина Ильинична приходила уже не только для медицинских процедур, но нередко и с полной хозяйственной сумкой, отменив обеды, которые приносили обычно из домашней диетической столовой.
— Молодость со всем свойственным ей уходит, — сказал Травников как-то. — Взамен приходит потребность в сердечной привязанности. У меня есть сын, Ростислав, он инженер, строит сейчас в Сибири гидроэлектростанцию, и я уже — дед. Но все это далеко... так что сами можете представить себе, как мне дорого ваше внимание.
— А может быть, оно понужнее мне, чем вам?
Он ничего не ответил, потом сказал:
— Запретили мне врачи все на свете, а то самая минута была бы выпить нам с вами по глотку вина.
Двухкомнатная квартира Травникова была сплошь уставлена книжными шкафами, в простенках висели фотографии каких-то горных разломов с темнеющими провалами, одна из пещер была снята при электрическом свете, могучие колонны сталактитов уходили в торжественном блеске, а на фотографии, снятой где-то в Пиренеях, было наскальное изображение лошади, совсем мирной, гривастой сивки...
Теперь в те дни, когда была свободна от дежурств, Екатерина Ильинична уже привычно приходила с полной хозяйственной сумкой, и Травников ждал ее. Он подарил ей свою книгу «Кунгурская ледяная пещера» с фотографиями гротов и их таинственных красот, сделал надпись: «Дорогой Екатерине Ильиничне» — и что еще можно было добавить к этому?
