Генри (радостно сдаваясь). Ты прав, все крайне серьезно. Значит, встретила ты в поезде этого Броуди, а он возьми да и скажи: «Вижу, вы на демонстрацию едете, в Лондон?» Так дело было?
Анни. Нет. Он вспомнил меня по сериалу, в котором я в юности снималась. Он был тогда совсем маленьким и смотрел по телевизору «Рози из Королевского приюта».
Макс. Представляешь, узнал! Точно Анни только вчера играла Рози из Королевского приюта. Он сам-то еще ребенок.
Анни. Ему двадцать один год.
Макс. Сущее дитя.
Генри. Это дитятко, если не ошибаюсь, свернуло шею двум полицейским?
Макс. Пошел ты… (Обращается к Шарлотте.) Если ты и вправду хочешь разобраться что к чему, – приходи на митинг.
Шарлотта. Надо бы, конечно, только жаль выходной тратить. Гостей принимать и то лучше. К счастью, не все люди подобны мне. Есть и такие подвижники, как Анни.
Генри. Может, мне сходить?
Шарлотта. Ты не годишься. Ты вроде меня. Правда, Анни?
Анни. Тебе же Дебби из конной школы забирать.
Генри. Я и в самом деле намерен вступить в «Комитет в защиту Броуди». Жаль, раньше не сообразил.
Шарлотта. Им не нужны дилетанты. И у тебя должны быть серьезные мотивы. Как у Анни.
Генри. Броуди желает выбраться из тюрьмы. Ему без разницы – по каким мотивам ему помогают.
Макс. Ну, и по каким же, к примеру?
Генри. Ну, допустим, кого-то волнует, что его образ в глазах публики дал сильный крен вправо. А кто-то другой влюбился в члена этого самого комитета и мечтает завоевать ее расположение.
Шарлотта. Твой случай первый или второй?
Генри. Думаешь, шучу? Отнюдь. Нет четкой границы между общественным и личным.
Макс. Кто это сказал?
Генри. Я сказал, болван.
Макс. Нет, мысль чья?
Генри. Ах, мысль… (К Анни.) Забирай его на митинг. Я им сыт по уши.
Анни. Он не пойдет.
Генри (смакуя каждое слово). Ты – не – идешь – на – митинг?
Макс. Так уж вышло. Я бы пошел, но тогда я подведу партнера, мы с ним в сквош[1] играем.
Генри. Сквош? Интересная моральная дилемма. Как поступил бы на твоем месте Святой Августин?
Макс. Не думаю, чтоб Святой Августин играл в сквош.
Генри. Разумеется, с ним играть бы никто не стал. Но тем не менее. Делаем весы из морковки и ананаса. И размышляем. На одной чаше весов партнер Макса по сквошу. Порядочный человек, но потеря не самая значительная. На другой чаше весов Броуди – отъявленный головорез, поджигатель, осквернитель национальных святынь, но – ему предстоит тухнуть в тюрьме годы и годы, и все, вероятно, из-за неспособности общества его понять, постичь его раздвоенность. Он же хулиганствующий пацифист!
Макс. Я хулиганов не защищаю, пусть даже хулиганов-идеалистов. Я только…
Генри. Что касается хулиганства и вандализма, поджог мемориала павшим, да еще с помощью венка неизвестному солдату, который пошел на растопку, – поступок не самый благоразумный. По-моему, он нарывался.
Макс. Ну конечно, нарывался, идиот ты этакий! Но он захлебнулся в собственных эмоциях.
Генри. И утонул. Так не бывает.
Макс. Почему не бывает?
Генри. Не бывает, чтоб в «эмоциях» «захлебнулся». Невозможное сочетание слов.
Макс. Господи Боже. Знаешь, Генри, конечно я в твоем доме и пью твое вино, но извини мне…
Генри. Меня. Не мне, а меня. Макс.
Макс. Ты прав. (Решительно ставит бокал и встает.) Пошли, Анни. Ты какой-то ущербный. Чего-то в тебе недостает. Слова-то ты все выучил. Жонглировать умеешь. Но жизнь – это не только слова.
Генри. Знаешь, а ведь больно…
Макс. Пускай Броуди не интеллектуал и тебе не чета, но он шел в бой за идею, а схлопотал шесть лет за глупую браваду и драку. И если б не Анни, его бы тут же забыли, недели бы не прошло. Вот это и есть жизнь – этакое месиво из удач, неудач, людских страстей, и иметь на все готовый ответ вовсе не обязательно. Кто ты такой, чтоб говорить с Анни свысока? Да она стоит десятка таких, как ты.
Генри. Это я знаю.
Макс. Прости, Шарлотта.
Шарлотта. Эк он тебя отбрил. Генри.
Макс идет в прихожую. Шарлотта тоже выходит, укоризненно взглянув на Генри. Анни встает. Во время дальнейшего разговора она двигается по сцене, на Генри почти не смотрит.
Генри. Зато я мог все время смотреть на тебя и – никаких подозрений.
