— А в Литве, что сегодня происходит с творчеством? Наверное, создается новое?
— Что говорить. Кино и кинопроизводства своего нет. Но в театр, я это вижу по Вильнюсу, на новые постановки зритель ходит. И ставят старые интересные работы. Лично я играю «по договору» и уже не состою в штате театра. Предлагают — работаю.
Пьесу и роль выбирает не актер, а режиссер. Он определяет, а мое дело — правдиво раскрыть образ, а не спорить о творчестве. Раньше актеры вообще не спорили с режиссером. Тебя не спрашивают — нравится роль или нет. Режиссер ее давал — и ты должен играть. Вот так у нас было, еще у Мельтиниса. Не нравиться? Не устраивает? А чего ты тогда в нашем театре делаешь? Ищи другой. Нравы были по-своему суровые.
— Тоже тоталитарный режим?
— А как же. Так и должно быть в театре. Здесь демократия другая. Зато посмотрите, он держится на режиссере, прежде всего. Был Товстоногов — был замечательный театр. Не стало Товстоногова — и этот театр закончился. Название осталось. Так же было у Станиславского, и у «моего» Мельтиниса. Да, во всем мире так.
— Я вот посмотрел на вашу визитную карточку. А на ней написано просто «актер». А где регалии, звания? Это тактический ход или…
— Нет, это принципиально. На Западе тоже на визитках достойные люди «красивое» не пишут. Помню, еще с итальянцами мы снимали фильм «Красная палатка», так они смеялись над нашими титулами. У меня много зримых наград, но я никогда в жизни их на пиджак не вывешиваю. Спасибо, конечно, что оценили — вот оно у меня и для меня останется. Это и есть принципиальный подход к своей профессии актерская школа еще со времен начала моей работы в театре — в 1941 году. Ты — это только то, что ты на сцене. Награды, оценки — хорошо, но показывать всем, что они у тебя есть… Не правильно, не мое.
А вообще, я верю в судьбу. Надо же было попасть именно к такому режиссеру как Мельтинес, в маленький город, да еще во время оккупации. И дальше, и дальше. Ты хочешь изменить судьбу, а она меняется так, как сама должна меняться. Как у многих героев Шекспира. Если ты сопротивляешься судьбе и хочешь ее изменить по- своему — оказывается, что это и есть твоя судьба, на самом деле…
Судьба советского разведчика
До нашей встречи он никогда и никому не говорил, что работал на советскую разведку. Во время той, Второй мировой войны это было бы смертельно опасно. После войны — нельзя. А когда, под конец жизни рухнула его страна и он переехал в Израиль — бессмысленно. Всего лишь вопросы и ненужные проблемы. Он и мне, единственному, подробно рассказал о себе, настоящем, не только потому что, по его словам, уважал и доверял. Была, полагаю, и еще одна причина…
Мы сидели в миниатюрной комнатке, не больше девяти квадратных метров в симпатичном жилом комплексе для пенсионеров в Ашкелоне под названием «Французская деревня». Близ самого Средиземного моря. Эта комната — почти все, что у него осталось. Да и то — подарила новая страна. Взрослая дочь жила в другом городе. Внучка — в Санкт-Петербурге. Далеко. А мы сидели близко друг к другу. Если поставить напротив дивана небольшой журнальный столик, уже не пройдешь: ни к письменному столу со старой печатной машинкой, ни к стоящему рядом древнему проигрывателю с виниловыми пластинками. Здесь редко бывали гости. Старость — это когда ты никому не нужен. Даже Родине. Которой, впрочем, уже тоже не было.
Он угощал меня своей домашней наливкой и пел студенческие песни на почти родном датском языке. «Де варрень скикеле ву нэ-эман сам скулэ гау эффероль. Оф, са-са..» У него всю жизнь было два имени: настоящее — Рахмиэль Косой и «жизненное» — Михаил Косов. Под этим именем его знали и друзья, и коллеги, и читатели. Как зарубежного корреспондента Телеграфного агентства Советского Союза- ТАСС. И это правда. Но не вся.
На самом деле Михаил все сороковые военные годы прошлого века был кадровым советским разведчиком, работавшем за границей.
Еще до войны он закончил в Ленинграде институт иностранных языков с основным профилем — немецкий. Второй язык — английский. Отличный студент, он поступил в аспирантуру, намереваясь стать филологом. Но где-то в это время его и «зацепили» ребята из разведки. Дело шло к большой войне и через партийные органы, вплоть до ЦК и, в частности, курирующего кадры, Г. Маленкова, Михаила сначала перевели в Москву и здесь уже стали готовить к специальной заграничной командировке. Прикрытием была выбрана работа корреспондента.
