сотен и даже в несколько тысяч воинов.
Хмельницкому были известны не только боевые средства защитников Збаража, но и
все, что делают столичные патриоты. Его ко-
.
11
заки давали себя сжечь, сохраняя войсковую тайну, но тайны своих противников
узнавал он не только от захваченных в плен жолнеров, не только от болтливой шляхты,
но и от варшавских панов, таких же предателей по природе и воспитанию, каким был
он сам. Имея всюду подкупленных панскими же деньгами доброжелателей, он мог
осведомиться даже и о том, что делая половина панского войска, вписанного в компут,
находилась неизвестно где; что волонтеры бродили по всему государству и опустошали
беззащитные имения своих сограждан, а правители государства, вместо того, чтобы
поддержать армию контингентами, „искали только, на кого бы взвалить вину“, как это
поставил Кисель на вид своим соотечественникам, в письме к Оссолинскому от 23 (13)
июля. Хмельницкий пользовался панским разномыслием и раздельностью панских
интересов с самого начала своего бунта. Судьба, казалось, готовила ему и на сей раз
Корсунь да Пилявды. По словам Фирлея в последнем, возможном еще донесении
королю, он думал, что паны бежали или готовы бежать из-под Збаража, а потому
ускорил свое медленное сперва наступление, и 6 июля (27 июня) был уже в пяти милях
от них. В генеральном лагере ждали его через два дня.
Вишневецкий более нежели кто-либо из его сподвижников понимал, как трудно
подать Збаражскому войску скорую помощь. Он лучше нежели кто-либо знал, что
имеет дело с противником, столь же беспощадным в холодной хитрости, как и в
разъяренном бешенстве. Но бурный дух нашего Байдича, вооружавший руку его
против сеймующего панства, проявился теперь в твердой решимости бороться с дикою
силою всеми своими средствами. Решимость его поддерживала крепкая позиция,
занятая триумвирами под Збаражем.
Збараж был окружен в то время водами, топями и лесами, которые более или менее
исчезли в течение двух сот сорока лет. Эти, как говорилось тогда, фортели прикрывали
панский лагерь от многочисленного неприятеля, а взгорья и байраки, окружавшие
родовое гнездо русских некогда князей Збаражских, способствовали вылазкам и
обеспечивали пашу для лошадей.
Черный лес тянулся тогда до дороги из Жалощиц. Между нею и дорогою, идущею
из Вишневда, дубовые леса с востока шли до самих Люблянок, а с юга все окрестности
Зарудья, Валаховки, Стрыевки и Кротович были перерезаны множеством озер и топей.
Грязистая почва не благоприятствовала движениям татар-
12
ских и козацких наездников, тогда как у панской конницы на склонах окопов было
довольно места для обороны.
Город Збараж, окруженный водою с трех сторон, помещался как бы в глубине
подковы. С востока и запада обороняли его два озера, соединенные с юга речкою
Гнезною. Отверстие подковы, обращенное к северо-западу и глядевшее на Жалощицы,
было укреплено рвом и тыном. Плеча подковы с востока продолжали взгорья, а с
запада—черный лес, так что жалощицкою дорогой можно было приблизиться к городу.
На другом берегу Гнезны, с востока, возвышался на взгорье сильный замок
Збаражских, здание величественное, построенное в 1587 году, а между ним и
восточным озером лежало предместье Пригородов.
К югу от города и замка волнистая почва представляла высоту, удобную для
помещения всех ожидаемых подкреплений. Начальник артиллерии, Криштоф
Пршиемский, получивший образование во французской армии, расположил становище
соответственно не сбывшимся ожиданиям. Тын панского лагеря прилегал к городу и
замку, и только одну часть его, выходившую сзади за восточное озеро, предполагалось
обезопасить валом. Скаредная медлительность худших представителей Польши
заставила лучших переиначивать свою днепозицию под напором неприятеля.
Вечером того же дня, когда Вишневецкий въехал в генеральный лагерь, вернулся
подъезд, состоявший из 15 хоругвей, и донес, что под Човганским Камнем, в пяти
милях от Збаража, встретил неприятеля и ведет его за собою. Язык из Гадяча,
захваченный пбдъездом, объявил о великой козакотатарской силе. II рядовые жолнеры,
и полководцы лично бросились к заступам да лопатам, как это было, полстолетия с
