Тут важно понять замысел императора Юлиана. Если бы христиане, не ведая о происшедшем, приняли бы идоложертвенные яства, в этом не было бы для них греха и не было бы ничего их сквернящего. Но император (знающий христианские правила) на следующий день предал бы затеянное им огласке и использовал бы этот казус для пропаганды язычества: мол, вы все равно уже сделали нечто, несовместимое с вашей христианской верой, так что, раз вы все равно потеряли Христа, то давайте уж без церемоний! продолжайте сотрапезничать с нами… И люди, неискушенные в богословии, сочли бы это императорское передергивание правдой, подумали бы, что они и в самом деле совершили нечто ужасное и, отчаявшись, сами себя отлучили бы от Церкви и вступили в общение с язычниками… Вот ради таких «немощных» и было даровано знамение от Бога.
На деле же, если христианин не знает о секретах предлагаемой ему трапезы — она ему не повредит. По мысли Златоуста, ап. Павел обращается к коринфянам, «чтобы этим страхом (перед сознательным участием в языческих мистериях — А.К.) не ввести их в другую крайность, чтобы они по чрезмерной осторожности не стали опасаться подобного осквернения каким — либо образом без их ведома… Если будешь есть, не зная и не слыша, что это — идоложертвенное, то не подлежишь наказанию, так как это — дело неведения, а не невоздержания… Апостол предоставляет им великую независимость и свободу: не дозволяет им даже сомневаться, т. е. исследывать и разведывать, идоложертвенное ли это или нет, а заповедует просто есть все, находящееся на торжище»[20].
Но апостолу Павлу и представиться не могла нынешняя ситуация: атеистически настроенный хозяин угощает гостей какими — то продуктами, о которых он сам уверяет, что они самые что ни на есть обычные, а гости — христиане твердят: «Нет уж, не притворяйтесь! Мы знаем, что вы на самом деле даете нам идоложертвенное».
Порой люди, считающие, что штрих — коды (точнее, веруемые в них шестерки) сквернят все, к чему они прилепляются, говорят, что число 666 есть максимум скверны, а потому не может быть освящено (как не может принять благодати, например, моча). Верно. Но ведь возможные альтернативы не сводятся только к дилемме: или освятить, или отбросить. Есть еще возможность — отвоевать. Это путь экзорцизма, «отчитки». Это возвращение Богу части Его творения, украденной сатаной. Возвращение через молитву христиан.
Штрих — коды никто не собирается «освящать». Речь идет о другом: об очищении продукта (книг, пакета молока, документа), помеченного штрих — кодом, от предполагаемой скверны.
Уверение в том, что тайный, незаметный для христианина знак «портит» вещь и человека, который с этой вещью соприкоснулся, входит в противоречие с православным богословием образа. В 1082 г. византийский император Алексий Комнин при ведении войны столкнулся с решительной нехваткой денег. И тогда он велел перелить в монету медные врата одного из храмов. На этих вратах были излиты иконы двунадесятых праздников. Халкидонский митрополит Лев возмутился поступком царя, сочтя его кощунственным и иконоборческим. Для разрешения конфликта был созван собор. Лев отстаивал ту мысль, что вещество, из которого делаются священные изображения, остается священным предметом даже и после того, как уничтожен лик угодника или Христа. Собор же пояснил, что честь оказывается не веществу иконы, а ее Божественному прототипу…[21].
Церковная практика и в самом деле велит изымать из молитвенного употребления иконы, на которых стерлись лики. Осыпавшуюся или безнадежно почерневшую икону можно сжечь — и это не будет кощунством. «Если бы кто захотел поцеловать находящееся в зеркале свое изображение, то он поцеловал бы не естество, но отображенное в нем подобие его самого, поэтому он и прильнул к веществу. Конечно, если он удалится от зеркала, то вместе с ним отступит и образ, как не имеющий ничего общего с веществом зеркала. Таким же образом и относительно вещества изображения: если уничтожено подобие, которое было на нем видимо, и к которому относилось почитание, то вещество остается без почитания» (преп. Феодор Студит)
