— Что, девоньки, загрустили? — старшина, вечно замотанный делами, вдруг остановился, щелкнув подковами, и тоже стал смотреть в окно. Радуйтесь, первый покупатель нарисовался из ОПСОНа — ишь, фортеля выписывает…
— И откуда, товарищ старшина, вы все знаете? — Зинка повернулась спиной к опустевшему плацу. — Буквально все!
— Будя-будя… Злость для фронту подбереги, — старшина переступил с ноги на ногу. — Я вам сапоги выбил, панталоны самых нежных цветов раздобыл…
В конце коридора хлопнула дверь. Командир постоял у порога и стремительно зашагал к старшине. Когда он проходил очередное окно, эмблемы на черных петличках шинели вспыхивали.
— Рановато пожаловали, — старшина небрежно козырнул. — Личный состав курсов экзаменуется.
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться! — Наташа подмигнула Зинке. — А что такое будет ОБСОН?
— Не ОБСОН, а ОПСОН, — лейтенант расстегнул шинель на груди, глянул на старшину. Старшина крякнул в кулак, стиснул зубы, молча развернулся на каблуках и рванул на себя дверь ближнего класса. Оттуда, толкнув старшину плечом, вывалилась раскрасневшаяся Верочка. Сапоги ее хлопали голенищами.
— Дево…
— ОПСОН — это очень серьезно, — лейтенант потрогал тусклую пуговицу на вылинявшей гимнастерке. — Отдельный полк связи особого назначения.
— Дево…
— Если хотите, запишу вас к себе, — лейтенант похлопал рукой по тугой сумке. — Не пожалеете.
— Девочки, мне можно с вами, ну пожалуйста?
— Кому такой недомерок нужен! — Зинка отодвинула Верочку от лейтенантика и стала в упор разглядывать его.
Лейтенант посмеивался, касаясь пальцами свежего шрама над правой бровью.
Возле серой выщербленной стены ждать было легче, и казалось, что очередь начала двигаться рывками, как едва заметный ветерок, только что выскочивший из-за тополя.
Наталья Петровна закрыла глаза.
Главное, дышать ритмично и глубоко… Куда же пропал ветерок пора уж пройтись ему вдоль магазина, ведь тополь снова прошелестел еле-еле, но прошелестел…
А здесь, у стены, по-прежнему, как в омуте… Нет, не в омуте, а в переполненном вагоне… Ночь, но мало кто спит… Поезд, судорожно подрагивая вагонами, тащится к фронту. Все ждут, что вот-вот сквозь привычный перестук нахлынет давящий гул самолетов… Или это она одна не спит, упершись коленями в чьи-то каменные колени, положив руку на чью-то вздрагивающую в такт вагонам спину, и ей кажется, что не спит весь вагон… Когда поезд притормаживает, ее шеи касается лямка подвешенного вещевого мешка — она как маятник, но только отсчитывает не время, а путь… Хоть бы кто слово сказал, хоть бы кто кашлянул… И нечем дышать, совсем нечем дышать…
Наталья Петровна открыла глаза, словно после предзакатного одуряющего сна, и посмотрела на тополь. Дерево поникло, бессильно свесив тяжелые пыльные листья…
В двухэтажной школе на окраине города обживалась разбитая за проливом часть. Люди в рваных окровавленных гимнастерках бродили по коридорам, тупо разглядывая девчонок, прибывших с радиокурсов. Девчонки старались не показываться в коридорах. С первого дня лейтенант Ремезов загнал их наверх, в угловой класс, и они продолжали осваивать аппаратуру.
Вместо разбитых и брошенных при отступлении машин в ограде школы стали появляться новые, с еще не облупившейся краской и целыми стеклами.
— Нет, вы посмотрите, посмотрите! — Верочка залезла коленями на подоконник. — Нашу машину пригнали!
— Все они здесь наши, — Зинка достала из нагрудного кармана огрызок сухаря. — Гробы на колесах…
— Опять ты, Верочка, ерунду городишь, — Наташа щелкнула тумблером и метнула в Зинку карандаш; он отскочил от Зинкиной спины и покатился по залитому солнцем полу к дверям.
— Стал бы лейтенант крутиться у чужой машины — вон, и шоферу что-то выговаривает…
— Интересненько, — Наташа вылезла из-за стола и подошла к соседнему окну. Внизу размашисто цвела сирень. Лейтенант Ремезов стоял на подножке. Машина задним колесом раздавила куст сирени — он торчал из-под шины застывшими фиолетовыми брызгами.
— Замаринуют нас в этой коробочке, — Зинка дохнула в затылок Наташе. — И никуда не денетесь… Окошко, и то зарешечено, чтобы не сбежали…
