– Да, я не сумел записаться на то испытание, – сказал Джефф. – Но он сказал мне: «Продержись еще немного, вот-вот появятся новые лекарства».
Для 20Н года то был редкий, радикальный взгляд. Не все онкологи знали о том, что происходит в области иммунотерапии рака. В то время подавляющее большинство врачей знали об иммунном подходе к лечению рака только то, что в этой области было много ложных обещаний и неработающих вакцин. Джеффу повезло, что его лечил врач, связанный с клиникой «Анджелес», где работали онкологи, без пренебрежения относившиеся к иммунотерапии рака, и которая была заточена под клинические испытания. Но, с другой стороны, он попал туда только потому, что его рак вообще больше ни на что не реагировал. В этом смысле ему скорее не повезло.
Еще 50 лет назад рак считался болезнью стариков, о ней не задумывались молодые. Сегодня даже 20-летние не могут быть спокойны на этот счет.
Когда Джеффу было немного за двадцать, рак считался болезнью стариков, и он о ней не задумывался. Он был простым парнем, который выходил с очередного концерта в центре города; в ушах у него звенело, а в свете фонарей кружились снежинки. Мы не хотим быть слишком сентиментальными, но это беззаботное время действительно казалось вчерашним днем, как в песне. Он все еще помнит, как снежинки словно кружева засыпали его черную кожаную куртку, а потом быстро таяли. У него было сколько угодно времени.
– Просто подумайте обо всех людях, которые умерли, так и не дождавшись, – говорит Джефф. – Или просто не дожили до начала, или сдались, потому что врач сказал, что им конец, и больше ничего сделать нельзя.
На их месте мог оказаться он. Но не оказался. Почему?
Джефф не знает. Отчасти – потому, что ему повезло, отчасти – из-за силы воли, отчасти – из-за веры или чего-то подобного. А еще одна часть ответа началась более ста лет назад, на тех же улицах из молодости Джеффа, где нью-йоркский хирург в погоне за медицинской тайной отправился в иммигрантские трущобы, а вернулся с рецептом лекарства от рака.
Истинное открытие в путешествии – это не увидеть новые земли, а научиться смотреть новыми глазами.
– Марсель Пруст, 1923
В рамках современной западной медицины идея использовать собственную иммунную систему организма для борьбы с раком зародилась в конце девятнадцатого века благодаря 17-летней девушке по имени Элизабет Дашилл. Бесси, дочь священника со Среднего Запада, была милой и сдержанной. А еще она была очень близкой подругой единственного сына основателя Standard Oil, Джона Д. Рокфеллера-младшего. Насколько известно, романа между ними не было – Рокфеллер называл ее сестрой или родственной душой, – но их активная переписка и любовь к поездкам в каретах вдоль реки Гудзон так или иначе говорят о бурных юношеских чувствах, которые лишь усилились, когда они расстались летом 1890 года: Дашилл уехала из Нью-Йорка, чтобы пересечь страну на поездах>1.
Бесси вернулась в конце августа, жалуясь на небольшую травму. Она прищемила правую руку рычагом пульмановского вагона, и она распухла и приобрела неестественный цвет>2. От боли девушка даже не могла заснуть. В конце концов семья Джонни Рока предложила ей обратиться в Нью-Йоркский госпиталь>3, чтобы проконсультироваться с 28-летним доктором Уильямом Коули, хирургом и специалистом по костям, недавно окончившим Гарвардское медицинское училище>4.
Элизабет Дашилл – близкая подруга Рокфеллера-младшего – стала первой в числе тех, кто натолкнул ученых на мысль использовать иммунную систему организма для борьбы с раком. Случилось это еще в 19 веке.
Коули был восходящей звездой хирургии, умелым, неравнодушным клиницистом с юношеским энтузиазмом к новым идеям, в частности, теории микробов и последним достижениям Джозефа Листера в области борьбы с инфекцией с помощью различных методов стерилизации и тщательного мытья рук>5. Эти современные концепции заметно повысили выживаемость пациентов после операций; кроме того, благодаря ним молодой хирург очень хорошо представлял себе и окружающий невидимый микробный мир, и перспективы будущих научных достижений. Коули считал, что стал медиком «в самое удачное за тысячу лет время».