Открытие мира - страница 45

За кустом, лежа на животе, Анка губами срывала ягоды. Деревянная чашка была у нее насыпана стогом. Шурка стал реже класть землянику в набирушку, а чаще в рот, выбирая ягоды покрупнее и покраснев. Он обнаружил, что самые вкусные, сладкие — это темные, перезрелые, засохшие на солнце земляничины. И не торопясь принялся охотиться за ними.

— Иди ко мне, — позвал он Анку. — У меня ягод уймища.

— И у меня уймища, — откликнулась Анка.

Они стали разговаривать, аукаться с ребятами, которые разбрелись по перелогам.

С сосны на сосну перемахнула векша*, распушив рыжий хвост. Шурка не утерпел, запустил в векшу палкой. Потом его внимание привлекла пестрая птичка, кружившаяся над кустом малинника. «Наверное, тут у нее гнездо», сообразил Шурка и сказал об этом Анке. Они попробовали искать, перецарапались, обожглись крапивой, ничего в кусте не нашли и бросили поиски. А птичка все кружилась, беспокойно и сердито чирикая. Она кинулась им под ноги, побежала, спотыкаясь, по траве, трепеща крылышками, как подбитая.

— Уводит… а, хитрая! — воскликнул Шурка с досадой.

Пошел от малинника прочь, запнулся за моховую кочку и у самой земли увидел гнездышко из сухой травы. В пуху лежали три голенастых, слепых, большеротых птенчика. Они беспрестанно разевали розовато — желтые рты.

Шурка посмотрел на птенчиков, потонувших в светлом пуху и перышках, посмотрел на тугой клубочек травы, почему‑то вспомнил Катькину домушку, и у него пропала досада на пеструю птичку.

Как‑то чувствует себя Растрепа? Не видать ее что‑то на перелогах. Наверное, забрела в чащобу, бродит одна — одинешенька и плачет…

Шурка позвал Анку, и они долго на корточках сидели перед кочкой, не смея дотронуться до гнезда. Поправили каждую лапку мха и отошли на цыпочках.

— Во — олк! — страшно вскрикнула Анка, перескакивая через куст бело — сизого гонобобеля. Из деревянной чашки посыпалась земляника.

Шурка струхнул не на шутку, схватился в кармане за спички.

— Где? Ври!

— Во — он подбирается… Ай, ай!

Но это оказалась Быкова собака, бурая, тощая, с облезлым хвостом.

— Милка, Милка, — поманил ее Шурка.

Но Милка, видать, сама испугалась больше, чем ребята. Поджав куцый хвост, она перемахнула в два прыжка перелог и скрылась в кустах.

— Давай искать грибы, — предложил Шурка, пристально вглядываясь в лес и прислушиваясь.

— Давай.

Грибам полагалось расти под самыми большими березами и осинами, в глухих, потаенных местах. И Шурка повел Анку в дальний конец Голубинки, в чащу леса.

Пастух Сморчок рассказывал, что грибы, особенно белые, «коровки», как называли их ребята, не любят человеческого глаза, прячутся от людей во мху, белоусе, под хвоей и старыми листьями. И если найдешь гриб, посмотришь на него и не возьмешь, все равно он больше расти не станет, зачервивеет, сгниет. Вот как гриб не переносит чужого глаза.

Обо всем этом Шурка рассказал Анке.

— Ну, попадись мне грибок, я не оставлю, — сказала Анка, отдуваясь от жары и усталости. — Мамка скусную яишню с грибами жарит. Ты любишь?

— Да.

— А в сметане?

— Эге. С картошкой и луком.

Анка облизала губы.

— Найдем по грибку — и домой. Я поесть чего‑то захотела. Ладно?

Шурка не ответил, становясь рассеянным.

Они вошли в чащу, и Анка сразу притихла. Здесь было сумрачно, холодновато. Пахло прелыми листьями и сырой землей. Трава росла редкая, бледная. Под березами и осинами курчавился мягкий, влажный мох, а под соснами темнели груды сухой, колкой хвои. Появились комары, назойливо запищали над самым ухом. Пришлось отмахиваться веточкой.

Сумрак сгущался. Каждый сучок под ногой стрелял. Анка вздрагивала, жалась к Шурке, пугливо озираясь. Только на прогалинах, пестрых от теней и солнца, все зеленело, как на перелогах; цвели фиалки, белые и сиреневые, похожие на игрушечные раскрашенные елочки; летали стрекозы — сковородники, блестя своими стеклянными крылышками, порхали бабочки, жужжали шмели, и дышалось легко.

Грибов что‑то не попадалось. Да Шурка не очень внимательно и разыскивал их. Он больше смотрел не под ноги, как полагалось, а по сторонам, вытягивая длинную шею, прислушивался, ускорял шаги, становясь все беспокойнее и беспокойнее.