Шурка вытащил из песка свой любимый сосновый тесак с чудесной рукояткой, украшенной резьбой. Повертел в руках драгоценное оружие, верой и правдой служившее ему в бесчисленных сражениях. Презрительно надул губы и подставил коленку.
Яшка ахнул, содрогаясь от жалости.
— Что ты делаешь, Кишка?! Он сунулся, чтобы помешать. И не успел.
Раздался треск, обломки кинжала полетели в костер. Следом отправился страшенный пистолет с тремя березовыми стволами.
Огонь крепко и весело схватил добычу ловкими оранжевыми пальцами, дерево потемнело, задымилось и вспыхнуло. Красная ручища высунулась из костра и потянулась к ребятам за новой порцией дров.
Глядя на эту протянутую огненно — смуглую сильную руку, чувствуя ее тепло. Шурка, смеясь, тормошил приятеля и вопил:
— Яшенька — a! Бросай и ты свои деревяшки. Не жалей! У нас будет всамделишное оружье… Да бросай скорее! Или ты мне не веришь?
Он наклонился, зашептал на ухо:
— Слушай! Мы убежим с тобой… на войну. Чур, никому не говорить! По — настоящему убежим, понимаешь? На войну!
— К — ку… ку — да — а? — кукарекнул, переспросил Петух, боясь, что он ослышался. — Повтори мне в другое ухо… громче! За это ухо меня мамка утром драла, оно что‑то плохо слышит. Саня, миленький, шепни еще разик!
— На войну! На фронт, чудачина! На позицию! — горячо зашептал Шурка в правое и в левое ухо Яшки, чтобы тот хорошенько расслышал. — Я все здорово обдумал… Слушай! Мы убежим на станцию, сядем потихоньку в вагон, в котором едут солдаты, под лавку спрячемся, никто не заметит, и укатим по чугунке на позицию. Ловко, правда? Это тебе не игра в разбойники, верно?.. Мы — большие, нас возьмут в солдаты. Дадут сапоги с длинными — предлинными голенищами и по ружью со штыком… Что — о? Не дадут? Молчи! Я тебе говорю — дадут. И саблю дадут, и револьвер, и фуражку с кокардой… Мы будем лупить германцев и заработаем по серебряному крестику, не хуже дяденьки Матвея Сибиряка. По два заработаем, ей — богу! Парни мы аховые, в разведчики попросимся, самого Кузьму Крючкова заткнем за пояс… Разобьем немчуру, вернемся домой — все ребята подохнут от зависти… А ты и не догадался, что я придумал? Не догадался, да?
По мере того как Шурка шепотом рассказывал свой воистину неслыханный план, лицо Яшки Петуха окрашивалось в разные цвета. Вначале ему мазнули по щекам белилами, и так щедро, что пропали веснушки. Потом подпустили в белила капельку красной краски, щеки порозовели, но ненадолго. По лицу со всего маху провели кистью, обмакнутой в жирную ваксу. Яшка отчаянно почернел. Тут невидимый маляр смилостивился и принялся закрашивать мазню густой огненной краской. Сквозь нее некоторое время проступали на скулах темно — сизые пятна, но щеки разгорались, разгорались, и скоро все лицо Яшки запылало, как головня.
— Нет, я догадался, — сказал Петух, швыряя в огонь кривую можжевеловую саблю, копье и еловое полено, стрелявшее шрапнелью. — Я сам об этом думал. Первей тебя… Как увидел Матвея Сибиряка, так и… Но я молчал. Боялся, что ты… струсишь.
Шурка недоверчиво уставился на друга.
— Нет, правда? И ты об этом думал? Врешь! Врешь!
Что‑то похожее на догадку, не очень лестную для Петуха, мелькнуло у него.
Но Яшка, крестясь и божась, уверял, что говорит сущую правду.
Он пустился в такие подробности, что выходило: и Матвей Сибиряк тут ни при чем, — Яшка с тех пор, как родился, только и думает о том, как бы попасть в солдаты.
— Ну ладно, ладно, — согласился, усмехаясь, Шурка, чтобы не нарушать мира. — Раз оба про одно думали, значит, дело вернеющее… У — ух, заживем! Праздничек — почище Тифинской… Давай печь картошку?
Солдаты на радостях опустошили все свои запасы, живо покидали в костер картошку, засыпали ее горячей золой и углями, сверху наворотили сухие коряги ивняка, обломки досок, насыпали ворох листьев. Они не прочь были отправить в огонь и бревна, припасенные для разбойничьего плота, да тащить их в пещеру оказалось не под силу. Но и без бревен теплина вышла важнецкая.
Густой кислый дым повалил из ямы, как из трубы парохода. Заслезились глаза, защипало, запершило в горле. Сквозь дымный столб пробилось сильное пламя, схватило в охапку коряги и доски. Огонь великаном поднялся к небу, в позолоченной кольчуге и шлеме с красными перьями, замахал медной жаркой палицей, так что Шурка и Яшка, спасаясь, выскочили из ямы.
