Сперва Валерий выяснил, почему все-таки её взяли штурманом. Всё просто, ответила Инге, она, помимо авиационной профессии, имеет другую – не менее, а может и более важную для экспедиции: лингвист, специализирующийся на ряде восточных и североевропейских языков. Языков она знает восемнадцать, включая несколько вымерших. Для чего нам вымершие языки, лениво поинтересовался Черемша. Разговаривать с туземцами, сказала Инге, пожав плечом. Черемша тут же рассказал анекдот о двух летчиках, попавших в лапы дикарям. «Да, бледнолицый небесный воин смел! Он умрёт, раз выбрал не трах-тарарах, а смерть… но умрёт через трах-тарарах!»
Затем они принялись наперебой рассказывать друг другу забавные истории из жизни. Глядя на веселую красивую девушку, Валерий чувствовал себя помолодевшим на добрый десяток лет. Кажется, изумился он, я начинаю влюбляться. Жаль, что спустя сутки-другие меня пустят в расход.
Инге раскраснелась, ей стало жарко, она расстегнула парку. Увидев её небольшую, но высокую, задорно оттягивающую свитер грудь, Валерий вдруг подумал, что если о серьёзной влюбленности говорить рановато, то о некотором половом возбуждении – самое время.
– Смотри, смотри, Валерий! – закричала Инге. – Железный Занавес! Как здорово!
Впервые о Железном Занавесе Черемша услышал, будучи ещё совсем пацаненком, когда работал сборщиком самолетов в Нижнем, и решил, что его разыгрывают. Учась в Серпуховской высшей школе воздушной стрельбы и бомбометания, он прочел о Занавесе в газете и подумал, что досужих щелкоперов, беззастенчиво дурящих советский народ, стоило бы, пожалуй, шлёпнуть. Увидев же впервые грандиозную стену, опоясывающую СССР по границам, он до немоты поразился величию народа, сотворившего такое чудо. И благоговел перед Занавесом до сих пор.
Строго говоря, гофрированная, блестящая металлическим блеском стена, трепещущая на некотором расстоянии от них – прямо по курсу – железной не являлась. Составлявшие ее эманации были всего лишь отблесками сознаний, чувств, воли людей, населяющих страну Советов. Вокруг всякого государственного образования от начала времен и до времен современных, определённо знал Черемша, вздымается свой Занавес, но Железный – только вокруг СССР. Ибо прочнее его – нет.
Валерий как всегда проморгал момент, когда Занавес приобрел структуру. Только что он сверкал гофрами под низким декабрьским солнцем, готовым нырнуть за горизонт, – и вот уже ожил. Сотни, тысячи, десятки тысяч огромных человеческих лиц, влившихся в ткань Занавеса, наполнивших её своей энергией, гримасничали перед лётчиком. Все они смотрели на территорию отечества, и души их были открыты настежь. В них было всё: восторг, жалость, деловитость, благоговение и презрение. И ненависть тоже была. Основную массу составляли лица вполне довольные, разве что чуть напуганные. У Черемши никогда не хватало слов, чтобы описать эмоции, демонстрируемый лицами, да он и не пытался. Для этого существовали специальные люди, целые отделы с приданными им эскадрильями лучших самолетов и дирижаблей, непрестанно облетающими государственную границу. Валерий не охал, узнавая об аресте новой партии высокопоставленных шпионов или врагов народа. Они действительно были врагами страны – здесь они признавались в этом честнее и вернее, чем в застенках НКВД. Самое смешное, думал Черемша, что даже те, кто пытаются Занавес прорвать, тоже входят в его ткань. И на их месте вовсе не дыры – такой же монолит, как и везде.
Занавес рывком приблизился, и самолет пронзил его, в пену взбивая винтами отражения чьих-то душ. Оригиналы в этот момент умирали, знал Черемша.
– Ты когда-нибудь видел себя? – прерывая его мысли, спросила Инге.
– Нет, – ответил он. – И очень этому рад. Считается, что увидевший своё подлинное лицо человек больше не жилец.
– Как жаль, – сказала девушка. – А я видела. Вот только что… И знаешь, Валерий, оно улыбалось!
У Черемши захолонуло сердце. Девчонка… сколько же ей осталось? День? Неделя? «Ах, дьявол! – подумал он с остервенением, – как же так?.. почему так несправедливо? Знать – об этом – наверняка… Бедняжка!»
