На женскую половину я и не сунулась – еще потом скажут, что вещи пропали, а с мужской одеждой братья сами разберутся – родная все-таки кровь.
На плечиках висело штук семь костюмов и еще пиджаки и брюки. Отдельный кронштейн занимали рубашки, больше всего там было голубых разного оттенка, но попадались и серые, и белые, и кремовые. Рубашки были дорогие, хорошей фирмы, когда-то я покупала такие своему мужу. Все было тщательно выстирано и отутюжено, никаких заломов на воротнике и манжетах.
Неужели Нелли сама занимается домашним хозяйством? Что-то не похоже. Нет, она не произвела на меня впечатление белоручки, что-то было в ней, какой-то твердый стержень, такая горы свернет, если нужно. Но квохтать возле мужа не станет, уж это точно. Наверно, домработница постаралась.
На полках аккуратной стопкой лежало белье и носки в специальной пластиковой корзинке. Надо будет взять на вооружение, а то Володькины носки вечно валяются по всему шкафу. Бегать они умеют, что ли?
Тут я осознала, что Володьки у меня больше нет, а стало быть, и заботиться о его носках больше не надо. В первый момент в сердце ворохнулась радость, но потом по аналогии я вспомнила прощальный скандал и то, как убегала ночью из дома, которому отдала частичку души, и как цветы грустно качали головами, прощаясь со мной навсегда.
– Василиса, – толкнулся в дверь Иван, – что сейчас надеть?
Он был завернут в белую купальную простыню, как римский патриций в тогу.
Я сунула ему белье – новую упаковку – и протянула спортивный костюм, который хозяин, очевидно, использовал как домашний.
– Выбирайте одежду на завтра! – я раскрыла шкаф пошире.
– Мне бы чего попроще… – заныл Иван, – свитерок… или курточку…
– Вы что – костюмов никогда не носили? – тут же рассвирепела я. – Тогда что уж тут свитерок, идите прямо в тренировочных штанах. Удобно и практично! Только на работу не примут!
– Ну хорошо, хорошо… – он отступил, глядя на меня затравленными глазами, – все будет, как вы хотите, только не ругайтесь…
Тут подкравшийся неслышно Бонни дернул за край простыни, Иван охнул, я отвела глаза и рассмеялась.
Спать легли рано, Бонни пытался пристроиться у меня на кровати, но я была начеку и шлепнула его полотенцем, он поворчал немного и затих на полу.
Утром я выбрала темно-серый костюм в тонкую неявную полоску, к нему бледно-голубую рубашку и бордовый галстук. Пока Иван брился старой бритвой, найденной мной в ящике кухонного стола, я чуть подгладила рубашку и сняла две пылинки с пиджака. Костюм оказался впору, только брюки чуть широки в поясе, мы утянули их ремнем. В таком прикиде Иван стал очень похож на брата – та же походка, глаза, поворот головы… Борис Алексеевич посолиднее, потяжелее, что ли… А впрочем, я мало его видела.
Я отогнала Бонни, пытавшегося обтереть слюну о серые брюки в полоску. Что за несносная собака!
Даже ботинки Бориса оказались Ивану впору. Напоследок я велела ему ни в коем случае не соглашаться сразу на ту цену, что предложат за программу. Взяв с Ивана честное слово, что он будет торговаться и набавлять цену, я отпустила его. Он помахал мне рукой с улицы – такой приличный мужчина, элегантный даже. Немножко строго для собеседования, слишком официально, но ему идет.
Можно считать, что я сделала доброе дело. Что ж, потом зачтется…
По пятой линии Васильевского острова неторопливо брела высокая пожилая женщина с большой сумкой на плече – скорее всего, почтальон или курьер. Она принадлежала к тому типу людей, кого обычно не замечают случайные встречные и прохожие. Спроси через минуту после встречи с ней – как выглядела женщина, с которой ты только что столкнулся нос к носу? – и прохожий удивленно переспросит: «Какая женщина? Не было никакой женщины…»
Неприметная особа почти поравнялась с зеленовато-голубым домом. Дом был старый, наверное, еще восемнадцатого века, но очень хорошо отремонтированный, и смотрелся просто замечательно – лепные карнизы, плоские белые пилястры по бокам подъезда.
Женщина замедлила шаги, и в этот момент дверь старинного особняка распахнулась, и на улицу вышел высокий худощавый мужчина в сером костюме.
