– Отлично! И последним номером у нас шли рекламные акции. Как быть с ними?
– Здесь вообще все просто. Каждый месяц выходит рекламный каталог, иначе называемый «листовкой»…
– В курсе.
– Расценки за одну фотографию где-то в районе пятисот долларов, но не всегда имеет смысл участвовать в такой вот «листовке». Лучше всего делать это в канун разных праздников, а особенно под Новый год. Вот уж когда от желающих отбоя нет! Я тебе заранее буду говорить о выгодных «листовках», а ты заложи в бюджет, что участие в одном таком каталоге обойдется в пятьсот долларов официально и в тысячу долларов твоему покорному слуге лично. Это себя вполне окупает, поверь мне.
– Вот это ровно то, что я ожидал услышать. Нормальный деловой разговор и предложение. Когда мы можем начать?
– С сегодняшнего дня. Заплати за ужин.
– Само собой. О чем ты говоришь!
– Положение обязывает, видишь ли! Я – золотая курица с такими же яйцами, ха-ха-ха! Не стану платить за ужин ни при каких обстоятельствах!
– Да прекрати ты! Что ты так разошелся-то? Стоит ли придавать этому пустяку такое значение?
– Тошно мне, Сергей. Ведь все это когда-нибудь кончится.
Сергей лишь неопределенно пожал плечами, достал из бумажника несколько купюр, сунул их в планшетку с чеком и закурил. Несколько минут сидели молча, курили, и каждый думал о своем. Герман заметно приуныл.
Вдруг Сергей изобразил внезапное изумление, смешанное с досадой. Он был опытнейший переговорщик и всегда напоследок держал в рукаве козырного туза, что позволяло ему заканчивать любую, даже самую, казалось бы, безнадежную партию выигрышем. Он лихо хлопнул себя ладонью по лбу так, что на звук шлепка даже обернулись посетители, думая, наверное, что между двумя молодыми людьми возникла пьяная перепалка и один врезал другому по физиономии.
– Гера! Дорогой ты мой человек! Я же совсем забыл! С меня причитается аванс! Тьфу ты, ну вот ведь какой я склеротик все-таки! А ну держи-ка, старик!
И он протянул Герману длинный белый конверт. Не очень толстый, но увесистый, из чего Гера заключил, что в конверте лежат доллары. «На ощупь тысяч пять, – подумал Гера, – очень даже неплохо».
– Спасибо. Ценю оказанное доверие.
– С нашим вам удовольствием. Скажи, Гера, ведь у нас все будет хорошо?
– У нас, Сергей, все будет ослепительно прекрасно, как на Венском рождественском балу…
…Компаньоны вышли на Тверскую. Сергей протянул руку, тут же рядом остановился какой-то лихач на старенькой «шестерке». Сергей скривился, увидев, на чем ему придется ехать домой, но тем не менее сел в «шестерку» и, защемив дверцей полу легкого светлого верблюжьего пальто, укатил к себе в Жулебино, помахав Гере рукой сквозь замызганное грязью стекло. Герман в ответ зачем-то поднял ногу.
Он решил прогуляться по Тверской. Пошел вверх по этой милой московской улице, неторопливо осматривая дома на противоположной стороне. Настроение у него было умиротворенным. В кармане приятно хрустел конверт с суммой, полученной ни за что и от этого еще более приятной, как любая приятная неожиданность. Он с наслаждением закурил очередную сигарету. Внимание его привлекла нищая, ободранная старуха, сидящая на краешке скамейки автобусной остановки. В руках у старухи имелась половина бублика, от которого она отщипывала понемногу и отправляла кусочек за кусочком в беззубый рот. Старуха представляла собой какой-то фатальный контраст с такой нарядной и модной Тверской улицей. Герман невольно остановился и уставился на старуху, держа руку с дымящейся сигаретой на отлете и сомкнув пальцы, отчего стал напоминать молодого певца Муслима Магомаева. Старуха исподлобья глянула на него, ощерила свой рот с голыми черными деснами и, перекрыв все звуки Тверской, хрипло прокаркала, протянув в сторону Германа скрюченный грязный палец, больше напоминавший коготь грифа-падальщика:
– Крыса. Крыса бежит, а ее давят. Ха-ха-ха, – старая ведьма зашлась безумным сатанинским смехом. – Давят! Из нее кишки так и лезут, так и лезут кишочки-то!
Герман отчего-то не удивился. Он разжал пальцы, и недокуренная сигарета упала на асфальт, подошел к старухе и, сложив пальцы, только что удерживающие сигарету, в «дулю», поднес ее к самому старухиному носу:
