Тираж назначен на следующую пятницу. Надо ждать неделю, но так долго я не могу тянуть со своим ответом Александру. Вопрос должен быть решен до завтрашнего дня.
Приходится проститься со Стасей.
Когда я явился, она была одета и собиралась идти на представление.
В руках у нее была желтая роза. Она дала мне ее понюхать.
— Я получила много роз — от Александра Белауга.
Быть может, она ждет, чтобы я сказал: «Отправьте цветы обратно». Быть может, я и сказал бы это, если бы не явился, чтобы распрощаться навсегда.
А теперь я проговорил только:
— Александр Белауг снимает мою комнату. Я уезжаю.
Стася остановилась — на второй ступени, — мы как раз собирались вместе спуститься вниз.
Быть может, она попросила бы меня остаться. Но я не глядел на нее и не остановился, напротив, упрямо спускался вниз, как будто бы нетерпение охватило меня.
— Итак, вы определенно уезжаете? — говорит Стася. — Куда?
— Я еще сам в точности этого не знаю!
— Жаль, что вы не хотите остаться. Не можете остаться.
Больше она уже ничего не сказала, и мы молча прошли вместе до «Варьете».
— Придете вы сегодня после представления на прощальную чашку чаю? — спросила она.
Если бы Стася не задала мне этого вопроса, а коротко и прямо пригласила бы меня, я бы согласился.
— Нет!
— В таком случае счастливого пути!
Прощание это было холодное, но — между нами ведь ничего и не было! Я даже цветов не дарил ей.
У цветочницы в отеле «Савой» были хризантемы.
Я купил их и послал через Игнатия в комнату Стаси.
— Барин уезжают? — спрашивает Игнатий.
— Да.
— Дело в том, что для господина Александра Белауга нашлась бы комната, если вы только из-за этого уезжаете.
— Нет вообще приходится уезжать! Подайте завтра счет!
— Цветы эти для Стаси? — спросил Игнатий, раньше чем я вышел из лифта.
— Для мадемуазель Стаси!
Я проспал всю ночь без сновидений. Завтра или послезавтра я уеду. Издалека донесся свисток локомотива, длительный и резкий. Люди уезжали далеко. Прощай, отель «Савой».
XIII
Алексаша был человеком светским. Он знал, как приняться за дело. Он был ветрогоном, но — сыном Феба Белауга.
Он явился точно в назначенный час, теперь уже в другом изящном костюме. Целый час он разговаривал о всякой всячине и не проронил ни слова о нашем деле. Он заставлял меня ждать. У Алексаши времени было достаточно.
— В Париже я жил у мадам Бирбаум. Она — немка. Немки — лучшие в Париже хозяйки. У мадам Бирбаум две дочери. Старшей больше четырнадцати лет. Но даже если бы ей было тринадцать, то ведь тут особой точности не требуется. Ну, вот однажды приехал какой-то двоюродный брат госпожи Бирбаум. Я как раз совершил экскурсию с Жанною, но та мне не давалась. Короче сказать, спустя два дня я возвращаюсь домой, ключ при мне. Вернулся я ночью, иду, чтобы никого не будить, тихохонько, как говорится, на кончиках пальцев, не зажигаю света, снимаю с себя только сапоги и сюртук, подхожу к постели и хватаюсь — ну, как вы думаете, за что? Прямехонько за груди маленькой Елены.
Она спала у меня, так как приехал кузен; или, быть может, мадам Бирбаум нарочно все это подстроила; короче, что произошло после этого, вы легко себе представите.
Я могу себе представить.
Алексаша переходит к новой истории.
Человек этот пережил бессчетное число приключений за свои паршивые двадцать два года. Одна история вызывает другую, та — третью и т. д. Я уже более не слушаю.
Внезапно в залу файф-о-клока вошла Стася. Она кого-то разыскивала. Мы были единственные в зале. Александр вскочил с места, побежал ей навстречу, стал целовать ей руки, привлек ее к нашему столу.
— Мы теперь соседи! — начал Александр.
— Ах, я этого не знала! — солгала Стася.
— Да, мой милейший кузен так добр, что предоставляет мне свою комнату.
— Это вовсе еще не решено! — заявил я вдруг, сам не зная, отчего. — Ведь мы об этом не говорили.
— Разве весь вопрос тут в деньгах? — насмешливо произнес Александр.
— Нет, — возразил я твердо, — но я вообще не уезжаю. Тем не менее вы можете получить комнату, Александр: это сказал Игнатий.
— Так! В таком случае все в порядке — и мы все трое ближайшие соседи, — заявляет Александр многозначительно.
